Муза обреченного

[Josephine.]

Название: Муза обреченного
Автор: Josephine.
Размер: Мини, 13 страниц
Пейринг/Персонажи: Цинна / Китнисс Эвердин
Жанры: Гет, Ангст, Драма, POV
Рейтинг: R
Саммари: - Очень жаль, что ты сюда попала, но я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.
- Странно, меня обычно с этим поздравляют.
- Не понимаю, с чем.
И я правда не понимаю. Детей отправляют на верную смерть нам на потеху. Зачем я только за это взялся? Мне не нравятся Игры, не нравятся цели, которые преследуют наши политики, но пока это единственный способ хоть как-то помочь этим детям.
Статус: Завершен
Дисклеймер: Отказываюсь

Написано по заявке на ФикБуке ficbook.net/requests/142500


Музыкальное сопровождение:




- Я восхищен твоим храбрым поступком, - подхожу к столу и протягиваю руку садящейся девушке. - Я про твою сестру. Меня зовут Цинна.
- Китнисс.
- Очень жаль, что ты сюда попала, но я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.
- Странно, меня обычно с этим поздравляют.
- Не понимаю, с чем.
И я правда не понимаю. Детей отправляют на верную смерть нам на потеху. Зачем я только за это взялся? Мне не нравятся Игры, не нравятся цели, которые преследуют наши политики, но пока это единственный способ хоть как-то помочь этим детям.
Мы говорим о сегодняшнем Параде Трибутов.
- Тебе объяснили насчет спонсоров?
- Да, но, к сожалению, я не умею заводить друзей.
- Посмотрим, - я беру ее волосы, уже представляя будущую прическу. - Такую храбрую девушку нельзя наряжать в идиотский костюм, ты согласна?
Она молчит и смотрит, кажется, заинтересованно.
- Вам видней.

Их колесница выезжает последней и тут же приковывает к себе взгляды всех собравшихся. Китнисс и Пит горят, опасно и страстно, показывая всем, что, несмотря на отдаленность и скромность двенадцатого дистрикта, их рано списывать со счетов. На самом деле, Китнисс заявила это еще во время Жатвы. В тот самый момент я был ошарашен, меня будто током ударило, как только я увидел ее взгляд, потерянный, испуганный, но полный решимости и желания защитить свою сестру. Ей не нужно ничего для себя, она готова отдать все другим. Меня пронзил этот взгляд юной девушки, нет, маленькой девочки, спрятанный под оболочкой бесстрашия и суровости; он запал в душу.

Мы с Порцией проводим со своими трибутами каждый день. Когда нас прикрепили к их дистрикту, Порция тут же вызвалась работать с Китнисс, но я уговорил ее поменяться. Я люблю сложные и интересные задачи, а она как раз такая. С Питом легко, ему все равно, во что он одет, потому что он знает, как себя вести. Китнисс все равно еще больше, но в этом и есть ее прелесть и проблема. Ей безразлично абсолютно все, кроме близких, которых нужно защищать любой ценой. В этом мы с ней похожи, разве что защищать мне уже давно некого. Остались только платья и идеи.

Что-то есть в этой девочке такое, что я не могу уловить, разгадать, понять хотя бы на секунду. Она - открытая книга, и не пытается это скрыть, но под корешком явно что-то припрятано. Только, кажется, она сама не знает, что именно. Ей слишком рано пришлось повзрослеть.
В Играх это самое страшное. Взрослые дети. Именно они доживают до середины и добираются до финала. Они вырастают так стремительно, что ты не успеваешь это почувствовать. На поезде к тебе приезжает маленький испуганный ребенок, который еще не до конца понимает, что его ждет, и вот на арене ты видишь взрослых мужчин и женщин, безжалостных, отчаянных, низменных. Их единственная цель - выживание. Я не говорю о тех убийцах из первого и второго дистриктов, которых с детства готовят к сражению. Как раз их единственная цель - убивать, убивать жестоко, как можно больше и чаще. Это все, чем они могут жить. Но Китнисс не такая. Однажды она рассказала про своего друга Гейла, который сказал ей, прощаясь после Жатвы, что нет разницы - убить животное или человека. В чем-то он прав. Наверное. Я бы с радостью убил всех капитолийских животных, на потеху которым умирают дети.

За время наших завтраков и ужинов я изучаю каждое движение, каждую черту своей подопечной. Я хочу ей помочь. Дать шанс сбежать, спасти, оградить от всего, что ей уготовлено. Сделать счастливой, наконец. Хотя бы на миг. Мне ее жаль. Негласный устав Капитолия - его ментальность - твердит, что мне должно быть все равно. Мне должно быть весело, смешно, волнительно, желанно - все, что угодно, но только не жаль.

- Изумительно, - я, довольный, оглядываю свою работу, когда Китнисс отходит от зеркала и делает пару оборотов вокруг себя.
- Но это не я...
- Ты же понимаешь, что ты красавица?
- Нет, я не умею нравиться людям! Я не знаю, как всем им понравиться!
- Но мне-то ты понравилась, - улыбаюсь весело, это правда.
- Тут другое, я не старалась...
- Вот именно. Будь собой! Я все время в зале, я все время смотрю на тебя. Представь, что разговариваешь со мной. Ясно?
- Ясно...

Огненная девушка выходит на сцену к Цезарю и плавится, словно свеча, под светом тысяч софитов. Ей неловко, наверное, даже страшно, она осматривает зал, пытаясь понять, что делать. "Соберись, Китнисс, посмотри на меня и соберись", - я сжимаю кулак на уровне груди и надеюсь, что она услышит. Она глядит прямо на меня и отвечает Цезарю. "Вот так, умница, девочка". Я расслабляюсь. Вот она встает и начинает кружиться. Все ее тело окутывает яркое пламя живого огня, прятавшегося в складках платья и с нетерпением ждавшего своего часа. Ведущий чуть отстраняется, все ошеломлены, аплодисменты льются вместе с криками восторга, и, кажется, Китнисс наконец совсем расслабляется, чувствуя, что все не так плохо.

Выступление Пита всех забавляет. Этот малый не лезет за словом в карман, что ему только на руку. Интересно, это его особенность или Хеймитч научил? Пит мастерски заводит публику, но вот Фликерман задает сакраментальный вопрос про вторую половинку. Он делает это из года в год со всеми самыми, как здесь выражаются, сладкими участниками Игр. Пит отнекивается, но от Цезаря не так просто отделаться, поэтому ему приходится все выложить.

- Это как понимать?! - Китнисс толкает Пита к стене. - То ты меня не знаешь, а теперь ты в меня влюблен?! А сам тренируешься отдельно!
Мы все бежим к нему на помощь. Хеймитч оттаскивает Китнисс и объясняет суть ситуации. Парень заставил весь Капитолий взглянуть на нее и них по-другому.
- А тебе это не повредит, ты сама знаешь!
- Он прав, Китнисс, - я стараюсь говорить как можно спокойнее. Девушка на взводе, ей совершенно не хочется изображать несчастных влюбленных, как говорит Хеймитч, хоть это и сулит помощь спонсоров. В Капитолии любят слезливые истории на поле боя. Интересно смотреть, как любовь превращается в ненависть.
О, нам здесь отчаянно не хватает свежих сплетен и развлечений. Все, чем мы живем - это Игры, Тур Победителей, сладкие мальчики и девочки за фуршетным столом. Если у тебя есть любимое дело - ты не сгниешь со скуки и отупения, но на тебя будут смотреть косо. А если ты при этом не будешь продолжать жить, как все, тебя просто съедят. Кажется, мне это не грозит только потому, что я одеваю тех, кто меня обожает всей своей ненавистью.

- Недурно придумано, Хеймитч, - я нашел его с бокалом виски около полуночи в столовой.
- Я старался, - он, не поднимаясь со стула, делает что-то типа реверанса и кладет ноги на стол. - Хоть кто-то оценил.
- Интересно, смогут ли они сыграть настолько убедительно, чтобы выжить.
- Она сможет, а ему и не придется.
- В каком смысле?
- Порция разве не говорила тебе? Этот мальчишка без памяти влюблен в нашу огненную бестию.
Я ничего не отвечаю, лишь удивленно поднимаю бровь. Влюблен, значит... Что же, тем больнее ему будет, если ее убьют раньше.
Налив себе виски, я сажусь рядом с Хеймитчем.
- Что будем делать?
- А, не знаю, - ментор запрокидывает бокал, осушая его до конца в один глоток, и забирает мой. - Все, что мог, Цинна, ты уже сделал. Остается только смотреть и радоваться, если они умрут безболезненно.
- Неужели эти ребята не доказали тебе, что способны побороться?
- Доказали, еще как, и они поборются, - он зло усмехается. - Увы, мне придется выбрать для помощи кого-то одного. Поможешь?
- Эбернети, твой мозг проспиртован настолько, что не может думать, - встаю и иду к своей комнате. Бесполезно пытаться что-либо ему объяснить, когда он в таком состоянии.
- Да, катись! Ты же ничего не можешь для них сделать, кроме как разодеть покрасивее! Капитолийская шваль!

Кто это придумал, чтобы на смерть детей провожали их стилисты? Злая ирония.
Она дрожит, как тонкое деревце на ветру. Она и есть это деревце: неокрепшее, изящное, упорно тянущееся к солнцу, сгибаемое всеми ветрами. Надеюсь, Китнисс Эвердин, у тебя цепкие корни, и ты сможешь удержаться на этом беспощадном ветру нашего желания увидеть твою смерть.
Я обнимаю ее как можно крепче, пытаясь согреть и хоть как-то успокоить. В ее глазах нет ничего, кроме страха. Она не верит, что сможет вернуться оттуда.
Показываю ее золотую брошь на подкладке куртки.
- Мне нельзя делать ставки, но я бы поставил на тебя.
Я в нее верю. Целую в щеку и касаюсь лбом ее лба. Механический голос говорит, сколько осталось секунд до старта.
Мне невыносимо больно смотреть, как она идет к лифту. Последний полный ужаса взгляд, и все, что я могу - это кивнуть в ответ. Я верю в тебя, моя Огненная Китнисс.
 
***
Полет обратно в Капитолий занимает полчаса. Я не знаю, куда деть себя в это время, тянущееся, будто нуга. На планолете нет телевизора, и я не имею ни малейшего понятия, пережили ли наши трибуты резню у Рога Изобилия. Но Хеймитч ведь дал им четкие указания не ввязываться в борьбу за оружие. Хеймитч... Наверное, хорошо, что мы не встретимся с ним в ближайшее время. Он - последний, кого я хочу сейчас видеть.
Планолет доставляет меня в тренировочный центр, откуда я уже сам добираюсь домой. Мне стоит огромных усилий не включить телевизор, только переступив порог. Больше всего на свете я боюсь узнать, что Китнисс убили. И Пита тоже, конечно.
Направляюсь в свою домашнюю студию. Работа - вот, что мне нужно. Как можно больше работы, чтобы на мысли о чем-либо другом не хватало ни времени, ни сил. Беру первый попавшийся эскиз - что-то странное цвета фуксии - и долго смотрю на него, пытаясь понять, чего же в нем не хватает. Пожалуй, красного. И черного. И еще серого, как ее глаза.
- Цинна, ты сходишь с ума, - я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

Я работаю до самой ночи, но под конец, изможденный, сажусь на пол, опершись спиной на стену. Я создал пять новых костюмов, которые, вполне вероятно, произведут фурор в Капитолии, но все они лишь для одного человека. Только ей они будут к лицу, только она сможет преподнести их так, что все ослепнут и задохнутся от восторга. Нелепо.
Нет ничего хуже незнания. Информационный вакуум наваливается на меня всей своей тяжестью, просачивается в глаза и уши, пожирает изнутри, оставляя после себя страшные картины - заготовки для моего воображения. Я представляю ее бледное лицо, ни единой кровинки не осталось, чтобы придать ему живости или хотя бы тени надежды. В серых глазах застыли спокойствие и какая-то мудрость, понимание, до которого мы, живые, никогда не дойдем.
Она прекрасна.

- О, явился! Твоя бешеная раскрашенная, как сто павлинов, команда тебя обыскалась, - Хеймитч сидит, развалившись, на диване и пьет.
- Что они хотели? - прохожу в комнату и сажусь рядом с ним, стараясь не смотреть на включенный телевизор. В эфире Цезарь и Клавдий спорят, как лучше стоило и стоит поступить трибутам-профессионалам.
- Да черт их знает. Мы тут все немного празднуем.
- Они живы? - я не узнаю свой голос. Он хрипит.
- Ага, - Эбернети залпом выпивает свой напиток и встает налить еще. - Они даже неплохо справляются. Пит втерся в доверие к профи и довольно натурально рассуждает, как лучше выследить и убить Китнисс.
- А она?
- А она на редкость скучная особа. Ходит, бродит, наслаждается одиночеством и, как я понимаю, не собирается никого убивать.
Он пьяно гогочет и протягивает мне бокал. Я не спешу его брать.
- Кого ты выбрал?
Он не отвечает мне. Кажется, он вообще выпал из реальности.
- Хеймитч, кого ты выбрал?
- Девчонку, - он моргает, будто возвращаясь из забытья. - Слушай, ты возьмешь этот чертов бокал, или мне так и стоять с вытянутой рукой?

Телевизор включен круглосуточно. Китнисс почти не показывают, и я считаю это добрым знаком - значит, у нее все в порядке. Иногда я застаю на экране Пита со страдальческим выражением лица, когда он слушает все эти разглагольствования профи, полные ненависти и слепого желания убивать.
Я пытаюсь творить, но у меня все валится из рук. Любые новые эскизы похожи на предыдущие, я не могу делать самую простую работу.
Я не понимаю, что происходит. Меня никогда не трогали Игры. Да, они ужасны, но почему мне сейчас так страшно? Потому что я стал к ним причастен? Я пытался помочь, только и всего.
Мечусь от одного к другому и не нахожу себе места. Взгляд постоянно натыкается на зеленую картинку, ту, где шумит листва, вода омывает камни, в кустарнике прячутся звери и птицы... Китнисс как-то рассказывала про их лес, про то, как она ходила туда с отцом, когда была маленькая, и он учил ее стрелять из лука и охотиться. Кажется, это единственное, что дает ей сейчас ощущение его незримого присутствия рядом и придает сил.
Я боюсь пропустить что-нибудь важное и не отрываюсь от телевизора. Я включил трансляцию в каждой комнате, чтобы иметь возможность передвигаться, но стараюсь этого не делать. Глубокой ночью все относительно спокойно, а мой мозг не выдерживает такого перенапряжения и отключается.

Я просыпаюсь вместе с ней. Вместе с ней вижу стену огня, надвигающуюся на нас. С ней же спрыгиваю с дерева - я падаю с дивана - и бегу, спасаюсь.
Сижу на полу перед телевизором и неотрывно смотрю на огненную девушку, которая уже горела несколько раз по моей воле, но еще ни разу так не боялась сгореть. В ее глазах испуг, паника, граничащая с безумием. Она не знает, куда ей бежать.
- Ну же, Китнисс! Не сюда!.. - я шепчу ей указания, как на интервью с Цезарем, но на этот раз она меня не слышит и даже не чувствует. - Нет, не беги туда! В другую сторону!
Я срываюсь на крик. Подскакиваю на ноги, яростно сжимаю кулаки. Китнисс не успевает вовремя увернуться от летящего огненного шара и, когда тот врезается рядом с ней, получает сильный ожог.
Ее крик эхом отдается у меня в голове. Я начинаю умолять.
- Беги, Китнисс, вставай и беги. Пожалуйста, милая, ты должна уйти от этого места подальше...
Прямо на нее летит еще один шар. Нам, зрителям, показывают все действие с разных ракурсов - как говорят распорядители "для полного погружения", - и я могу заранее оценить обстановку. От этого мне становится еще хуже, потому что я понимаю, насколько Китнисс, да и все остальные беззащитны.
Она все-таки срывается с места. Мы бежим с ней сквозь белый дым, не разбирая дороги. Я почти чувствую на себе, как она задыхается, как сжимаются ее легкие, не имеющие возможности сделать нормальный вдох, как ее выворачивает, как сильная боль от ожога распространяется по телу. Я все это чувствую.
Но вот она выбегает к реке, прыгает в нее, и становится чуточку легче. Зрителям тут же показывают компанию профи с плетущимся в хвосте Питом, которая подходит как раз к нашему с Китнисс месту передышки.
- Нет... Обернись! - Они уже заметили ее и с улюлюканьем бросились в погоню. - Прячься!
Если бы у нее были ее любимые лук и стрелы... Но все это сейчас красуется за спиной Диадемы.
Китнисс мечется из стороны в сторону, и я вместе с ней. У меня все внутри сжалось в маленький комок. Я начинаю командовать Питу: "Задержи их! Не дай им ее убить! Ведь ты же ее любишь!", но он, что, увы, закономерно, меня не слышит.
Она смогла забраться на дерево, выиграв для себя какое-то время. Профи разбивают внизу лагерь.
Распорядители весь день показывают только их. Я вижу все ее страдания. Ожог слишком сильный, чтобы оставить его просто так, а у нее к тому же нет еды, и кончается вода.

- Эбернети! Сделай что-нибудь! - я бесцеремонно вхожу в его комнату в тренировочном центре.
- А, это ты... Я уж думал, снова Эффи пришла причитать, - он идет к бару налить себе выпить, но я преграждаю ему путь. Хеймитч смиренно поднимает вверх обе руки. - Хорошо-хорошо, Цинна, я тебя слушаю.
- Почему ты ничего не делаешь? Ты же видишь, как она страдает!
- Ты думаешь, я не пытался? Ошибаешься.
- Значит, плохо пытался!
- Дорогой Цинна, спонсоры считают, что ситуация требует развития. И тут я бессилен.
- Но посмотри на нее: она ослабла, еле двигается. Она загнана в угол, не имея оружия. Какое тут может быть развитие? Что профи при любом раскладе убьют ее? - я постепенно успокаиваюсь и стараюсь держать себя в руках.
- Все хотят посмотреть, как поведет себя Пит. Не забыл ли он про свою любовь.
- Но тогда убьют их обоих.
- Думаешь, я не понимаю? Если придумаешь другие доводы, можешь сам пойти к спонсорам и...
- Подожди, - я поднимаю ладонь, чтобы он замолчал. На экране сквозь темноту ночи в ветвях появляется силуэт. Это Рута из одиннадцатого дистрикта.
Китнисс рассказывала, что на тренировках эта маленькая девочка часто ходила за ней. Сейчас она тихо-тихо зовет ее и показывает куда-то вверх.
- Хеймитч, посмотри, Рута появилась в самом пекле и, вроде, не собирается убегать. Может, она даже знает, как помочь Китнисс.
- Тем лучше для нее...
- Но что сможет сделать Китнисс, если будет не в состоянии даже слезть с дерева?
Эбернети молчит и очень громко дышит. Меня это начинает раздражать. Если бы я имел право пойти к спонсорам, я бы уже тысячу раз это сделал. Но я такого права не имею.
- Иди к спонсорам. Пожалуйста.
Он нехотя поднимается с дивана и идет к выходу.
- Не понимаю, Цинна, чего ты так о ней печешься?
Я молчу и продолжаю смотреть на экран. И правда, почему?

В детстве меня один раз кусала оса-убийца. Отвратительное ощущение. Мир переворачивается тысячу раз, выворачивается наизнанку; ты видишь его, как тебе кажется, суть, но всего этого не существует. Нет ни тебя, ни мира, только желание, чтобы ушла боль; чтобы была возможность сделать вдох; чтобы пропало чувство, будто все клетки твоего тела тянут в разные стороны. Тебя сжигает холод и поддерживает внутренний жар. Тебе очень хочется хотя бы отличать правду от вымысла своего воображения, но яд не дает даже малейшего шанса. Ты ничтожен.
Ох, Китнисс, что же ты пережила... Я бесконечно благодарен Руте за то, что она спасла тебя. Я рад, что вы стали союзниками, и на миг мне кажется, что все будет хорошо. Снова верю в это, в тебя и вас.
Но вот я опять чувствую всю ее боль от потери, от собственного бессилия, от осознания, что она не спасла ее. У меня в голове проносятся картины из прошлого, как я сам ничего не мог сделать, чтобы спасти своих близких. Я проклинаю себя до сих пор.
Из телевизора слышится объявление об изменении в правилах. Неужто Хеймитч дошел до самих распорядителей? Вот же изворотливый сукин сын.
Мысленно благодарю его, ведь это как раз то, что сейчас нужно Китнисс. Теперь ей снова есть, за что бороться.

Когда она целует Пита в пещере, меня что-то сильно колит внутри. Я долго пытаюсь разобраться, что же это, но так и не нахожу какого-либо объяснения своим ощущениям.
Весь Капитолий сейчас прилип к экранам и не может оторваться от юной истории любви. Она кажется такой настоящей, искренней, чистой и невинной, что хочется протянуть руку и взять ее себе. Мы завидуем им и хотим быть на их месте. Нет, не на арене, подобная мысль наводит лишь ужас, но прикоснуться к этим молодым и полным жизни детям - этого жаждет каждый капитолиец. Мы здесь вампиры, которые никогда не могут утолить своей жажды, потому что в нас не осталось ничего настоящего. И эти Игры – не что иное, как наша пища.
Я смотрю их историю любви и тоже почти начинаю верить, но глаза Китнисс каждый раз отрезвляют меня. Они полны каких угодно эмоций, но только не любви. Мне жаль Пита. И почему-то немного себя.

Я смутно помню весь сумбур финала Игр. Измотанный, не спавший долгое время, в постоянном напряжении я уже не чувствую реальности, только то, что я с ними, с ней, и мне кажется, умру я тоже там, если они не справятся.
Снова меняются правила. Ненавижу. Ненавижу вас всех! Я из последних сил вскакиваю на ноги и смотрю на своих трибутов из дистрикта двенадцать. Это невозможное решение даже для взрослого - убить единственного близкого человека или умереть самому, а вы заставляете решать детей.
Она достает морник, и у меня пересыхает во рту. К горлу подступает комок, в виске отчаянно пульсирует кровь. Страх.
Голос ведущего представляет Панему двух новых победителей семьдесят четвертых Голодных Игр. В этот же момент в квартиру врываются мои помощники и Порция со своей командой. Они кричат, смеются и плачут и поздравляют друг друга и меня наперебой.
А я ничего не чувствую. Я только что понял, что она, нет, мы будем жить.
 
***
Они спускаются с планолета. Я пробираюсь сквозь толпу, которая их окружает.
- Цинна...
Обнимаю Китнисс и закрываю глаза. Странное чувство - ты вроде бы здесь и где-то еще одновременно. Я не хочу ее отпускать, все еще не веря, что она жива и стоит передо мной. Она снова зовет меня:
- Цинна, я устала...
Мне приходится отступить. На нас все смотрят. Я держал ее в объятиях дольше, чем "положено".

Следующие несколько дней проходят, словно во сне. Мы делаем все для общей цели - спасти наших трибутов от куда более страшной напасти, чем Арена. Капитолийские твари, что вам еще нужно от этих бедных детей?!
Пока Китнисс и Пита приводят в порядок в медицинском центре, мы с Хеймитчем судорожно разрабатываем план действий на заключительном интервью.
- Она должна быть невинна, как овечка. Но не как мученица, Сноу сожрет нас живьем!
- Белый - слишком явно. Пусть будет бледно-желтое платье, будто только распустившаяся фиалка, минимум косметики. Эдакая маленькая девочка, которая и жизни-то не знает.
- Я рассчитываю на тебя, Цинна.

Когда мы сидим на интервью, внутри все сжимается. Китнисс слово в слово повторяет сказанное до этого Хеймитчем, улыбается и ведет себя так, что даже я верю в ее искренние чувства к Питу, забыв холодные взгляды в пещере во время Игр.
Цезарь прощается, все аплодируют, и наконец-то можно выдохнуть. Мы справились.
Их сразу же сажают на поезд и отправляют в родной дистрикт, а я иду домой и засыпаю посреди мастерской, окруженный нарядами для нее.

Часы, дни, недели тянутся медленно. Очень медленно.
Я звоню ей два раза в неделю, хотя готов делать это каждый день. Она жалуется, что не может прийти в норму, - если понятие нормы вообще применимо к победителям, - что ей нечем заняться, ничто не радует, и это сжигает ее изнутри. Советую начать с простых бытовых дел и совершать их постоянно, будто ритуал, обещая, что это поможет вернуться к нормальной жизни. Говорю все это, а сам думаю, что я не лучше: прошел месяц с окончания игр, а я еще ни разу не выходил из квартиры, не создал ни одного наряда, не смог стать "нормальным".
По настоянию Эффи мы пытаемся обнаружить и раскрыть ее таланты. Порции с Питом повезло сразу - он начал рисовать. Я и Китнисс пробуем все подряд, но ничто у моей подопечной не получается лучше, чем охотиться.
- Хорошо, давай ты будешь модельером?
- Как ты?
- Можно как я, Китнисс, без проблем, - мы вместе смеемся. На душе светлеет.

Полгода пролетают очень быстро. Я создаю наряды один за другим, ничто меня не стесняет, потому что по плану все это придумала и сшила Китнисс в качестве своего хобби. Но она бесконечно далеко, а я таким образом могу чувствовать ее рядом. Мы стали общаться чаще, она меня вдохновляет, дает силы творить, жить.
С приближением Тура Победителей меня все чаще мучает мысль об их отношениях с Питом. Каковы они сейчас, возникло ли у нее ответное чувство? Я не могу объяснить себе, отчего я так переживаю по этому поводу. Наверное, незримое присутствие президента Сноу страшит даже меня.
- Здравствуй, Китнисс.
- О, Цинна! Я уже думала звонить сама...
Мы болтаем о всякой чепухе, смеемся, я рассказываю об "ее" последних нарядах. Наконец, не выдерживаю.
- Китнисс, как дела у вас с Питом?
- Никак, - голос тут же холодеет, становится отрешенным. Она молчит какое-то время. - Мы не общаемся.
Почему-то у меня ощущение, будто с плеч сваливается огромный камень, становится легче дышать. Так быть не должно. Я должен переживать, что наши несчастные влюбленные не общаются и не живут, как два голубка, но у меня не получается.
Мы вяло обсуждаем еще несколько тем, я прощаюсь, и Китнисс просто вешает трубку. Грустно получилось, но я безмерно рад, что спросил.

- Здрааааасте, - Эффи противно тянет слова, но в этом вся она. - Ох, вот она, моя победа!
Она обнимает Китнисс, тут же подключаются Флавий и Октавия, а Эффи тем временем обходит коридор, осматриваясь.
- Какой у тебя прелестный домик! Такой старомодный! - и тут же без перехода добавляет заговорщицким тоном, - про Цинну ты, конечно, слышала...
- Что случилось с Цинной?..
Я в это время поднимаюсь на крыльцо и вижу через дверной проем ее испуганное лицо. Как будто мы не говорили несколько дней назад по телефону, и она не знает, что со мной все в порядке.
- О, детка! Он теперь звезда! Ты - его Муза! Весь Капитолий в его нарядах, весь поголовно!
- Ну, не поголовно, - я вхожу в дом и широко улыбаюсь.
- Цинна! - она бросается ко мне и крепко обнимает. Боги, как я рад снова ее видеть.
Когда мы остаемся на какое-то время наедине, я могу как можно мягче объяснить ей, как будет лучше себя сейчас вести. Она слушает внимательно и не закрывается сразу, как было бы, если разговор на эту тему начали Эффи или Хеймитч. Мне он тоже дается нелегко, я знаю, насколько она ненавидит притворство и вранье. В этом мы с ней тоже похожи. Но ничего не поделаешь.
Они с Питом прекрасно справляются с поставленной задачей, и мы отправляемся через 12 кругов ада, главный из которых - столица Панема.

- Свадьба? Ты шутишь?
- Это единственный вариант.
- Но они же еще дети, Хеймитч, - я знал, что это произойдет, но не думал, что так скоро. Сердце сжалось.
- Они символ, Цинна. Символ вечной любви, преодолевающей даже смерть. По крайней мере, они должны внушать всем именно этот смысл, а не тот, который есть на самом деле.
Недовольства. Беспорядки. Революция. Меня это страшит. Хоть я и не доволен политикой Капитолия, но другой жизни я не знаю. Меня сбивает с толку одна мысль, что система может рухнуть. Система, убившая моих близких и покорившая меня.
- Кстати, ты же будешь на празднике в президентском дворце? - Хеймитч останавливается в дверном проеме.
- Да, а что?
- Да так, ничего. Ну, увидимся.

- Плутарх Хевенсби, - грузный мужчина подходит ко мне в коридоре. - А вы, полагаю, Цинна?
- Да, это я, - пожимаю протянутую в качестве приветствия руку. - Чем обязан?
- Я - новый главный распорядитель Игр, приемник Сенеки Крейна. Хочу обсудить с вами пару вопросов...
Пока он говорит, я вижу протянутый мне небольшой клочок бумаги, на котором написано "Спокойно идите со мной. Нас уже ждут".
- ...по поводу предстоящей свадьбы мистера Мелларка и мисс Эвердин.
Мы обсуждаем "пару вопросов" довольно долго. Все это время мы плутаем по коридорам дворца, выходим с другой его стороны в сад, где нет гостей, и направляемся к небольшому плохо освещенному озеру. Там нас встречают Хеймитч и несколько капитолийцев.
- Что здесь происходит? - я задаю вопрос Хеймитчу, как единственному, кого я знаю в этой компании.
- Все в порядке, Цинна, просто...
Плутарх перебивает его.
- Как вы относитесь к делу революции?
Это удар под дых. Я далек от политики так же, как далек от Капитолия двенадцатый дистрикт, и не особо хочу сближаться. Видимо, верно расценив мое замешательство, Хевенсби продолжил.
- Вы же прекрасно знаете, кем для всех стала ваша подопечная, Китнисс Эвердин. Сойка-пересмешница, символ свободы, неповиновения, отваги и доблести. Во многом это случилось благодаря вам, Цинна.
Я пытаюсь проглотить застрявший в горле комок. Так как никто прямо не требует от меня ответа, продолжаю молчать.
- Мы хотим, чтобы вы продумали внешний вид нашей, - он запнулся, но продолжил, сделав ударение на новом слове, - вашей Сойки. Чтобы она выглядела воином, который может повести за собой народ.
- Вы хотите видеть в ней солдата? - я не выдерживаю. Мне не нравится то, что хотят сделать с моей Китнисс. - Так оденьте ее в форму.
- Вы не поняли. Она должна оставаться символом, чтобы люди верили в свободу и то, что они борются не просто так.
- Нет, это вы не поняли, - внутри все закипает. - Оставьте ее в покое. Ей уже сломали жизнь, зачем калечить ее еще больше?
- Ох, Цинна, вы наивны, - Плутарх плохо сдерживает смешок. Смотрю на Хеймитча в поисках поддержки, но тот лишь прячет глаза и пристально рассматривает свои ботинки. - Неужели вы думаете, что президент Сноу даст ей, даже им с Питом жить спокойно? Да ни за что. Эти дети сделали непоправимую ошибку, выжив на Арене, и теперь не могут исправить последствий, которые эта ошибка вызвала. Вы же знаете не хуже меня, что творится в дистриктах. Этого не остановить. Но можно направить в нужное русло и построить новый мир.
Я ничего не хочу говорить. Хевенсби прав, никто не даст им жить, даже если они поклянутся в вечной верности Панему и Капитолию в частности.
- Скажите, Цинна, у вас есть любимые? - вопрос главного распорядителя вытягивает меня из пучины сознания, но я не успеваю ответить. - Или их всех забрал Кориолан Сноу?

Новые шесть месяцев забвения. Я все так же звоню Китнисс два раза в неделю, иногда чаще, и, кажется, это единственное, что поддерживает меня на плаву. Она говорит, что ее тоже. От этой мысли по всему телу разливается тепло, мне становится спокойно и хорошо, будто нет никаких проблем.
Капитолий готовится к самой грандиозной свадьбе. Мы часто встречаемся с мистером Хевенсби и обсуждаем каждую мелочь этого события. Он ни разу не спрашивает меня о нашем разговоре в конце Тура Победителей, а я не хочу заводить эту тему вообще. С меня взяли клятву ничего не говорить Китнисс, и от этого каждый наш с ней разговор дается мне с огромным трудом.
Иногда мне снится, как я прихожу к ней в дом и выкрадываю ее, увожу в лес, прячу. С одной стороны за нами гонятся миротворцы, а с другой наступают какие-то ободранные голодные люди во главе с толстяком Хевенсби. Мы с Китнисс бежим без остановок, она постоянно спрашивает меня, что происходит, а я только крепче сжимаю ее руку и тащу за собой в чащу леса в надежде, что та поможет нам остаться незамеченными. Во сне у меня нет никакого плана спасения, только бежать, не отдавать им эту девочку.
Каждый раз я просыпаюсь на моменте, когда мне стреляют в спину, и я вижу, умирая, как Китнисс разрывают на части миротворцы и нищие. После пробуждения эта картинка еще долго стоит у меня перед глазами. Я звоню ей.
- Здравствуй, моя хорошая. Как ты?
- Ты что, ничего не знаешь?! - у нее истерика.
- Нет, что произошло?
- Квартальная Бойня! Они снова отправляют нас умирать!
В последнее время я выпал из реальности. Кошмары не дают мне нормально жить, и я спасаюсь в работе, совершенно не поддерживая связь с внешним миром.
- Этого не может быть...
- Сноу сделал заявление! Он все подстроил! Я не справилась со своими обязанностями, и он решил нас устранить!
Китнисс бросает трубку, и я остаюсь наедине с короткими гудками и своим бессилием. Я не выдержу это снова.

- На этот раз не улыбайтесь. Смотрите прямо перед собой, будто эта публика вас недостойна, - я веду своих трибутов к колеснице.
- Это не сложно, - Китнисс иронизирует, и меня это немного успокаивает. Протягиваю ей маленькую кнопку для зажигания огня.
- Нажми, когда будешь готова.
Они с Питом прекрасны. Сейчас они выглядят еще лучше, чем год назад, на первом Параде. Когда они сошли с поезда, я почти не узнал их: передо мной стояли определенно взрослые люди, а не семнадцатилетние подростки. Этот диссонанс, разница в десять лет, дал мне вдохновение на их новые образы. Теперь они еще сильнее, еще опаснее и - как не странно - свободнее. Я снова сделаю все, чтобы помочь им. Ничто не сломит их и нас.

Я подхожу к своей квартире и вижу перед дверью двух миротворцев. Они никак не реагируют на мое появление, и я ничего не могу понять. Если уж пришли арестовывать, так берите меня и уводите.
Как только я подношу ключ к замку, дверь распахивается, и я вижу еще одного миротворца, который говорит следовать за ним. Странное ощущение, когда тебя конвоируют в собственной квартире. Мы идем в студию, где за моим столом для бумаг сидит президент Сноу.
- Добрый день! - он говорит это таким будничным тоном, будто я его приятель.
- Президент Сноу, какая честь, - улыбаюсь ему в ответ и чуть наклоняю голову в учтивом приветствии.
- Вас, оказывается, не так просто поймать в тренировочном центре, - он задумчиво рассматривает разложенные на столе эскизы и будто чего-то ждет. Что я буду оправдываться?
- Я предпочитаю работать дома.
- О, я вижу, - он обводит взглядом мою студию и останавливается на том углу, где стоит манекен с белым платьем. - Это то самое свадебное платье для нашей прекрасной невесты?
- Да, господин президент.
- Что же, о нем я и пришел поговорить. Надеюсь, оно готово? Потому что завтра вечером мисс Эвердин должна надеть его для интервью перед Квартальной Бойней.
- Да, оно готово. Мне осталось доделать пару штрихов. Я приступлю к работе сразу же после вашего ухода.
- Прекрасно, прекрасно, - Сноу поднимается и идет к двери. - Вы меня не разочаровали, Цинна.
Вот так вот просто. Я его не разочаровал. Что же, президент Сноу, кажется, настало время отомстить.

На другой день я стою у выхода из тренировочного центра и смотрю вверх. По невозможно-синему небу медленно плывут облачные замки. В детстве я часто лежал на крыше, смотрел на эти громады и мечтал, что когда-нибудь смогу к ним прикоснуться. Мне казалось, что они будут очень нежными на ощупь, но если на них надавить, окажутся упругими и оттолкнут от себя. Облака были моим первым и на долгое время единственным вдохновением. Жаль, жители Капитолия так и не смогли оценить всю их легкость, чистоту и изящество.
- Доброе утро, Цинна, мне передали, что вы хотели со мной встретиться, - голос Плутарха Хевенсби возвращает меня в реальность. Я поворачиваюсь к нему и коротко киваю.
- Да, хотел, но к вам в приемную не так-то легко попасть.
- Ох, ну, знаете, все эти тайны, связанные с Играми... - он смеется так беззаботно, что я не верю, что полгода назад именно этот человек разговаривал со мной о революции.
- Я понимаю, - отвечаю сухо и протягиваю ему черный альбом. - Вот то, что вы просили.
- О... Вы все-таки...
- Да, я все-таки. Берегите ее, она не заслужила всего этого.
Я разворачиваюсь и ухожу прочь. Не знаю, смотрит ли мне вслед Хевенсби, но надеюсь, что нет. Я отсчитываю время назад.

- Свадебное платье?
- Президент Сноу настоял, - мы подходим к подиуму, на котором стоит манекен. - Но я добавил пару штрихов.
Китнисс смотрит на меня заговорщицки и понимающе улыбается.
Интервью других трибутов тянутся мучительно долго, но, в отличие от прошлого года, их не переполняет слащавость и наигранность. Сейчас все, как только могут, выплескивают свое неодобрение того, что им снова приходится быть здесь.
- Так, повернись, - отступаю на шаг и осматриваю Китнисс. - Вот я и закончил.
- Опять надо будет кружиться?
- Лишь в самом конце, - я смотрю в ее серые глаза, спокойные и сосредоточенные. Стразы, приклеенные к нижним векам, выглядят, будто слезинки. Она прекрасна, как никогда, моя Огненная Китнисс.
Эффи приходит забрать ее на интервью и еле сдерживается, чтобы не расплакаться. Не нужно, Эффи, это еще не конец.

Снова сижу в переполненном кричащей толпой зале и смотрю на сцену. Китнисс выходит степенно, по-королевски, но в глазах играет настоящее пламя. Цезарь верещит от восторга, ему вторят зрители, а я так устал, что уже даже не волнуюсь. Китнисс дерзко отвечает на любые вопросы ведущего и не пытается быть милой хотя бы для приличия. Но за это ее здесь так и любят.
Просьба показать платье, и она вопросительно смотрит на меня. Просишь разрешения? О, я разрешаю. Киваю в ответ - давай, кружись, тебе понравится, девочка.
Я сам не представлял, насколько это будет красиво. Когда девственно белое платье охватывает огонь, и оно медленно сгорает, превращаясь в черное, у тебя захватывает дыхание. Трудно поверить, что все это происходит наяву, но я смог. Я сделал это, и ты, Китнисс, была моим единственным вдохновением.
Она медленно поднимает руки вверх, расправляя крылья сойки-пересмешницы. О, как бы я хотел, чтобы ты сейчас взмахнула ими и улетела как можно быстрее, дальше от всего этого кошмара. Улетела на волю, и не было бы завтра Игр, и не пришлось бы никого убивать и бороться за свою жизнь. Прости, Китнисс, я не всесилен.
Зал встал, и я вместе с ним. Мы все аплодируем ей, символу любви и свободы, возносим ее пьедестал своего обожания.
- Твой стилист превзошел самого себя на этот раз! Какая театральность! Цинна, поклонись! - Я кланяюсь, смущенно улыбаясь, и радуюсь. Не своему успеху, как стилиста, а той правде, которую я смог донести до всего Панема.
Это грустная, тяжелая радость обреченного.

Я стою перед ней и не узнаю ту маленькую испуганную девочку, которую я провожал на Игры год назад. Передо мной взрослая уверенная девушка, готовая сделать все, что понадобится, для спасения себя и Пита.
- Комбинезон легкий, не термальный. Так что, наверное, пустыня или тропики.
Механический голос сообщает, что остается минута до старта.
- Красивое было платье. По-моему, лучшее, что ты для меня сделал.
- Я знал, что тебе понравится.
- Я просто хотела сказать, потому что я...
- Перестань, - перебиваю ее и качаю головой. - Я снова ставлю на тебя, Огненная Китнисс.
Я прикалываю золотую сойку к ее рукаву и крепко обнимаю. Она не дрожит, но я чувствую ее боль.
Не знаю, больно ли мне. Я смирился. Смирился еще тогда, после прихода Сноу. Не думаю, что будет потом, сейчас для меня есть только она, настоящая, близкая, осязаемая, и ничто кроме.
"Десять секунд до старта!" Нехотя отпускаю ее и встаю вплотную к лифту, не в силах не смотреть ей в глаза.
Почему-то лифт не поднимается. Я не слышу, как в комнату заходят миротворцы, но вижу по ее переменившемуся взгляду, что что-то не так. Слишком поздно оборачиваюсь. Получаю удар в челюсть и падаю на лифт. Китнисс истошно кричит мое имя и никак не может помочь мне. Я знаю, Сноу сделал это специально, я даже не злюсь из-за себя, только из-за нее - сможет ли она теперь собраться и выиграть?
Удар, еще один и еще. Я давно на грани сознания. Соберись, Китнисс, мне уже не поможешь, а ты должна жить, понимаешь? Должна! Я сделал все, чтобы помочь тебе в этом. Единственное, о чем я жалею, - я не сказал тебе главного.

Я тебя люблю.

@темы: фанфики