Эльфы крови - высшая раса!
Название Крылья в Огне
Автор: Селена Агатсума
Персонажи: Пит/Китнисс, Прим и другие
Саммери: Депрессивная зарисовка о ночных кошмарах и пост-травматическом синдроме.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть персонажа, ООС возможно, хотя не уверена.
Размер: Мини
Статус: закончен
Примечания автора:Джен, слабенький гет
читатьТы горишь. Ты сгораешь в пламени каждую ночь вместе с Прим, пытаясь дотянуться до нее через вихри черного дыма, пытаясь различить в кусках обугленной плоти черты ее лица, но пламя жжет твои глаза, ослепляя, лишая разума и воли. Ты горишь, и твои крылья обращаются в пепел, осыпаясь обожженными перьями, кружащимися над изуродованными взрывами телами в угольной шахте. Ты не видела смерть своего отца, но твое воображение милосердно заполнило этот пробел в твоей памяти, рисуя все новые и новые картины взрывов, обнажая с каждым сном все новые и новые детали, известные лишь мертвым.
Не стоило тебе быть черно-белой сойкой пересмешницей, холодной, трезвой и живой, быть может, тебе стоило бы превратиться в канарейку, яркую, беззаботную и мертвую. Тогда быть может твой голос, что ты растрачивала на потеху зрителями Панема, спас бы твоего отца. Лишь несколько прерванных нот, и он успел бы сбежать.
Ты не могла спасти его, но твоему подсознанию, измученному нежданной войной и нагрянувшей революцией, возложившей на тебя сотню новых обязательств, плевать. Ты жила, не строя иллюзий, не позволяя фантазиям унести тебя прочь от реальности, не забываясь в сладких грезах наяву, не рисуя ирреальных картинок и не придумывая изощренных стихов, но этот голодный зверь отвоевал себе твои сны, став личным Морфеем, циничным и жестоким. Личная месть капитолийского бога за то, что ты отвергла возвышенные иллюзии во имя низменной цели – выживания.
Ты неправильная птица. Ты больше не поешь, твой голос не утешает родных и не зачаровывает случайных зевак. Слова звучат лишь в твоей памяти, но никогда не слетают с вечно недовольных губ. Птица без голоса, а теперь и без крыльев. Твои крылья сгорели. Сгорели без остатка, но фантомная боль, требующая потушить обожженные отростки, пылает до сих пор, почти физически ломая кости. Не в твоих снах, где дикий наряд Цинны, не прощеный Сноу и приспешниками, сиял, слившись воедино с твоим красным обличьем огненной Китнисс, когда два круга Арены переплелись воедино в огненную бездну. Они сгорели в тот миг, когда запылала в огне неожиданного взрыва нежная кожа, светлые волосы и белый халат Прим.
У Прим обуглены ресницы и волосы, ее кожа пылает цветом свежего мяса. Вместо белого цветка с терпким запахом – пепел и угольки, еще хранящие тонкую иллюзию жизни. Слабые огненные искры, будто решетки ее сожженных вен. Утенок, что должен был стать прекрасным лебедем, стал лишь дичью, подстреленный рукой опытного охотника. Гейла. Твой лучший друг переписал конец сказки, убив принцессу, не узнав ее в заколдованном облике. Ты молчишь, боясь услышать его извинения и мольбы. Ты иногда завидуешь Питу, что во сне рвет ваши объятия, обжигаясь о твое пылающее не от страсти, а от сумасшедшей агонии тело. Он отшатывается, сражаясь с собственным кошмарами один на один, но ты порой мечтаешь оказаться на его месте. Он хотел помнить – помнить каждый миг ваших первых игр, каждый жест, каждое прикосновение, выстрелы пушки и металлический голос, возвещающий о вашей победе. Для тебя эта нежность не значила ничего, ты мечтала забыть о ней ради иллюзии спокойной жизни. Но забыл он, так трепетно ценивший каждую секунду вместе с тобой, каждый наигранный поцелуй, каждое вымученное откровение, в которое он верил, а ты, мечтающая о забвении, помнила каждый миг. У него есть шанс забыть о правде, милосердно выданной за ложь. У тебя его нет.
Пламя горит лишь внутри тебя, сжигая разум и мысли, не касаясь твоего тела, а вот тело Прим теперь похоже на обожженную спичку, в которой при желании можно разглядеть сгорбленную человеческую фигурку. Ты горишь, но просыпаешься без единого ожога и раны на теле. Все они опечатываются лишь в твоем разуме.
Они заставили тебя гореть, сиять твои глаза, кричать наспех придуманные лозунги и петь старые песни из детства. А сейчас ты задыхаешься во сне, чувствуя, как пепел набивается тебе в легкие, превращая чистый голос в нелепый хрип, а отточенные движения охотницы в жесты больного сбитого солдата. Еще одного, коих было не мало, на этой войне. Ты кидаешься к Прим, но пламя, живое, пульсирующее, трещащее, обращается в стену, разделяющее тебя и сестру. Ты пытаешься поймать ее взгляд, ее улыбку, но голубого цвета больше нет в твоей новой реальности. Только черный и белый, чередующиеся на твоих крыльях. И все оттенки пламени в бесчисленных отголосках войны. Свет и звук сплелись воедино, выстрелы обрели свой цвет.
Наверно, тогда, в реальности, ты не успела ничего понять. Наверно боль отключила все твои чувства, но сейчас они возвращаются, наполняя картинку ее гибели звуками и красками. Дым, горький, въедающийся под кожу, похуже шахтерской пыли и грязи нищих улиц, тишина, разорванная взрывом, разлетающаяся на осколки несуществующего эха. Шахты превращаются в площадь Панема, лицо отца сменяет черная маска на лице Прим, оторвать которую можно лишь содрав с нее кожу. Ты никогда больше не сможешь посмотреть Прим в глаза – у нее теперь нет больше глаз, лишь черные дыры ожогов, пустые и равнодушные.
Порой вместо жутких вспышек приходят тошнотворные в своей логичности мысли, полные праздного любопытства – а как умирала Прим? Оно играет с тобой, ласково вдохновляя тебя на новые терзания, задавая новые и новые вопросы. Была ли ей дарована мгновенная, легкая смерть с секундным проблеском удивления? А может, они умирала долго, чувствуя боль каждой клеткой, жжение в опустевших глазницах, атрофировавшийся руках, прожженных изнутри внутренностях? О чем она думала? Кричала ли она? Ты, оглушенная ударам эха, не слышала этого, но во сне твои мысли сводят с ума крики сестры, полные единственного вопроса, который Прим никогда не задаст – за что?
Крылья горят, а ты, забыв о том, что весь твой наряд – лишь полоски ткани, чувствуешь, как отмирает каждое перо.
Прим никогда не является к тебе нормальной – живой и улыбчивой, ласковой и все понимающей. Зато появляется он – твой худший враг, твоя несбывшаяся мечта лично лишить его жизни.
Насмешливый, циничный и бесконечно, отвратительно понимающий. Снежную белизну его волос ничто не могло заставить померкнуть – ни полумрак темниц, ни ужасные условия заточения, о которых твой друг ревностно позаботился, ни хрупкость и иллюзорность видения. Правда или ложь? Порой тебе кажется, что весь мир лжет тебе о его смерти, не позволяя увидеть Панем, что ни капли не изменился, не смотря на твои стремления.
Ты беззащитна, в твоих руках нет ни верного лука, стрелой которого ты бы с радостью пронзила его сердце, ни морника, которым оборвала бы свои мучения. Мягкие слова пронзительны, тебе кажется, что сейчас от твоей кожи повеет дымом. Враг? Ты знаешь это, но не можешь назвать его врагом. Скорее советник, еще одно порождение предательского разума.
- Ну что Китнисс? – смеется Сноу, не замечая оков на своих старчески тонких руках, - Стоило ли все это того?
Ты молчишь, но ему не составляет труда прочитать твои мысли.
- Стоило ли бросать под жернова Голодных Игр, устаивать глупые выходки и сломать систему?
Ты молчишь. Мысли дымятся, сжигая сами себя. ты не смотришь ему в глаза, разрывая взглядом неизменную белую розу в петлице.
- Если мы сгорим, то вы сгорите вместе с нами? А быть может, все было наоборот? Не так ли, Китнисс?
Ты молчишь. Здесь у тебя нет крыльев.
- Ты сделала все это ради сестры. Ты убивала невинных граждан, - твое лицо дергается при этих насмешливых словах, - Ты убила своих друзей и ради чего? Твоя Прим умерла! Значит, - он почти смеется, но ты не можешь стереть с его лица эту улыбку, - все, что ты сделала, было напрасно!
Ты ищешь достойные слова для ответа, но сон снова бросает тебя в эпицентр горящего вихря. Да и слов ты не найдешь. Ты не Пит, способный терзать и колоть словами, как лезвием. Ты никогда этого не умела. А сейчас твой язык сковывает данное будто в прошлой жизни обещание не лгать. Честная игра – абсурдная часть политической аферы.
Ты ненавидишь розы, потому что теперь в их томном аромате тебе чудиться привкус пепла. Пепел, оседающий на коже и одежде, мыслях и снах, бездушный пепел, что прежде был частью знакомых мест и людей, которых ты видела каждый день на протяжении шестнадцати лет – то, во что превратился твой родной дистрикст, и все из-за тебя. Из-за твоих, о Сноу был прав, напрасных и тщетных усилий. Прим стала пеплом. Ты понимаешь его намеки – отдать Прим его системе сразу без лишних жертв, но понимаешь, что будь у тебя шанс переписать историю, не воспользовалась бы им, каждый раз крича «Есть доброволец!»
Ты ненавидишь розы, ты готова рвать их зубами, как Энобария своих врагов, не замечая разорванных десен и катящихся по снегу струек крови. Ты шарахаешься от белого цвета, он ослепляет и душит тебя, превращая в неврастеричку, лишая сознания, рождая лишь одно желание – убежать прочь на край света. Ты не знаешь, как пережить приход зимы, по-детски надеясь, что она никогда не наступит. Порой у тебя мелькают мысли о том, что бы проследовать примеру матери, уехав отсюда прочь. Например, в 4-й. Море, тепло и солнце. Свежий морской воздух, лишенный привкуса гнили и дыма. Но обвиняющие глаза, синие, как взволнованное море, Энни заставляют тебя забыть эти мысли. Энни, милая сумасшедшая, оторванная от мира, никогда в жизни не обвинила тебя, ее глаза полны покоя и обреченной безмятежности, но сны делают это за нее, воскрешая в памяти не сказанные слова Сноу.
Ты могла бы утешать себя тем, что избавила Финника от рабства и сомнительной славы, так тяготившей его. Но вместе с обязанностью лгать, улыбаться и исполнять все прихоти капитолийцев твои выходки забрали у него жизнь, любимую и их сына. Счастье, о которых ты запрещала себе думать, обрывая рассуждения Гейла.
Сноу снова улыбается, намекая о том, что был и еще один выход, оставивший бы и Прим, и Финника в живых.
Дать Питу умереть. Или убить, глядя в преданные глаза, мысленно принося трогательные извинения и вспоминая обещания, данные сестре.
Пит больнее не печет, ведь там, где все видят теплое сияние домашнего очага, для тебя в огне мелькают лица. И вместо когда-то любимой тобой выпечки тебе чудиться нежная, едва начинающая поджариваться, кожа Прим. Пит лишь рисует, превращая панику в твоих глазах в искры. В рисунках Пита нет больше оранжевого цвета, что призывает у тебя лишь приступы паники. И нет больше сияющих белых пятен. Пит лишь пытается красками раскрасить твой монохромный мир, который врос в тебя вместе с нарядом трибута. Будто в мир для тебя остались лишь три цвета.
Ты боишься всего на свете, не понимая, как твое искреннее бесстрашие в миг обратилось страхом собственной тени. Ты боишься роз и зимы, ведь снег обжигает. Ты не можешь смотреть на огонь, не чувствуя, как ты горишь. Ты дергаешься, увидев светлые волосы в толпе. В глубине души ты рада, что больше не видишь мать. Она слишком напоминала тебе о Прим и обо всем, что когда-то не сделала ради вас. Ты не хочешь видеть Гейла, боясь обнажить свою слабость, выплеснув все свои страхи, о которых ты всегда молчала, а он и подумать не мог.
Улыбка Сноу преследует тебя.
Пит гладит тебя по волосам, обнимая, пытаясь унять дрожь во всем теле. Пит, успокаивает тебя, обжигаясь о твой жар. Пит, преданный тобой и тебе.
Ты знаешь, что Сноу хочет сказать тебе. Пит вместо Прим? Легкое и безболезненное решение. Но ты не можешь. Ты не можешь жить без его рук и теплых слов, охлаждающих разгоряченные кошмаром мысли. И ты знаешь, что будь у тебя шанс, не изменила бы ничего в легендарной истории 74-х игр.
Ты все-таки любишь Пита, жаль, что теперь тебе порой приходиться напоминать ему об этом, играя в его странную игру.
Ты не больше символ революции, сейчас ты способна лишь на то, что б доказать всю их бесполезность. Сейчас Сноу бы с радостью бы выставил тебя своим военным трофеем на потеху капитолийцам.
Каждую ночь твой голос тебя подводит, когда ты пытаешься предупредить Прим, обращаясь в еле слышное, терзающее связки, хрипение, которое не различаешь и сама. Твои крылья горят, сжигая все твои новые надежды и старые мечты. Ты, далекая от метафор и аллегорий, наконец, понимаешь смысл всех туманных высказываний об окрыленности и надломах. Будь-то твоими крылья, с которыми ты летела по жизни против ветра, была Прим.
Тебе так хочется увидеть вместо площадей и пожаров лес. Знакомый и родной до каждого уголка. Полный диких цветов и трав, насыщенных оттенков сочной, спокойной зелени, где можно просто расслабиться, растянувшись на мягкой траве под ласковый шелест ветра в ветвях, не напрягая слух в ожидании пушечного выстрела или стонов умирающего. И увидеть среди зелени двух птичек – маленького белоснежного утенка и черно-белую сойку, поющую свою песню.
Но эти картины ты видишь лишь днем, в альбомах Пита.
А ночью ты горишь на костре собственных сомнений и вины, не трогающем твою плоть, но пожирающем твое сердце и иллюзорные крылья.
Каждую ночь, когда ты сгораешь в огне вместе с Прим, не в силах сгореть вместо нее.
Автор: Селена Агатсума
Персонажи: Пит/Китнисс, Прим и другие
Саммери: Депрессивная зарисовка о ночных кошмарах и пост-травматическом синдроме.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть персонажа, ООС возможно, хотя не уверена.
Размер: Мини
Статус: закончен
Примечания автора:Джен, слабенький гет
Тысячи птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают птицы...
(с)Сергей Лукьяненко. Звёзды - холодные игрушки
(с)Сергей Лукьяненко. Звёзды - холодные игрушки
читатьТы горишь. Ты сгораешь в пламени каждую ночь вместе с Прим, пытаясь дотянуться до нее через вихри черного дыма, пытаясь различить в кусках обугленной плоти черты ее лица, но пламя жжет твои глаза, ослепляя, лишая разума и воли. Ты горишь, и твои крылья обращаются в пепел, осыпаясь обожженными перьями, кружащимися над изуродованными взрывами телами в угольной шахте. Ты не видела смерть своего отца, но твое воображение милосердно заполнило этот пробел в твоей памяти, рисуя все новые и новые картины взрывов, обнажая с каждым сном все новые и новые детали, известные лишь мертвым.
Не стоило тебе быть черно-белой сойкой пересмешницей, холодной, трезвой и живой, быть может, тебе стоило бы превратиться в канарейку, яркую, беззаботную и мертвую. Тогда быть может твой голос, что ты растрачивала на потеху зрителями Панема, спас бы твоего отца. Лишь несколько прерванных нот, и он успел бы сбежать.
Ты не могла спасти его, но твоему подсознанию, измученному нежданной войной и нагрянувшей революцией, возложившей на тебя сотню новых обязательств, плевать. Ты жила, не строя иллюзий, не позволяя фантазиям унести тебя прочь от реальности, не забываясь в сладких грезах наяву, не рисуя ирреальных картинок и не придумывая изощренных стихов, но этот голодный зверь отвоевал себе твои сны, став личным Морфеем, циничным и жестоким. Личная месть капитолийского бога за то, что ты отвергла возвышенные иллюзии во имя низменной цели – выживания.
Ты неправильная птица. Ты больше не поешь, твой голос не утешает родных и не зачаровывает случайных зевак. Слова звучат лишь в твоей памяти, но никогда не слетают с вечно недовольных губ. Птица без голоса, а теперь и без крыльев. Твои крылья сгорели. Сгорели без остатка, но фантомная боль, требующая потушить обожженные отростки, пылает до сих пор, почти физически ломая кости. Не в твоих снах, где дикий наряд Цинны, не прощеный Сноу и приспешниками, сиял, слившись воедино с твоим красным обличьем огненной Китнисс, когда два круга Арены переплелись воедино в огненную бездну. Они сгорели в тот миг, когда запылала в огне неожиданного взрыва нежная кожа, светлые волосы и белый халат Прим.
У Прим обуглены ресницы и волосы, ее кожа пылает цветом свежего мяса. Вместо белого цветка с терпким запахом – пепел и угольки, еще хранящие тонкую иллюзию жизни. Слабые огненные искры, будто решетки ее сожженных вен. Утенок, что должен был стать прекрасным лебедем, стал лишь дичью, подстреленный рукой опытного охотника. Гейла. Твой лучший друг переписал конец сказки, убив принцессу, не узнав ее в заколдованном облике. Ты молчишь, боясь услышать его извинения и мольбы. Ты иногда завидуешь Питу, что во сне рвет ваши объятия, обжигаясь о твое пылающее не от страсти, а от сумасшедшей агонии тело. Он отшатывается, сражаясь с собственным кошмарами один на один, но ты порой мечтаешь оказаться на его месте. Он хотел помнить – помнить каждый миг ваших первых игр, каждый жест, каждое прикосновение, выстрелы пушки и металлический голос, возвещающий о вашей победе. Для тебя эта нежность не значила ничего, ты мечтала забыть о ней ради иллюзии спокойной жизни. Но забыл он, так трепетно ценивший каждую секунду вместе с тобой, каждый наигранный поцелуй, каждое вымученное откровение, в которое он верил, а ты, мечтающая о забвении, помнила каждый миг. У него есть шанс забыть о правде, милосердно выданной за ложь. У тебя его нет.
Пламя горит лишь внутри тебя, сжигая разум и мысли, не касаясь твоего тела, а вот тело Прим теперь похоже на обожженную спичку, в которой при желании можно разглядеть сгорбленную человеческую фигурку. Ты горишь, но просыпаешься без единого ожога и раны на теле. Все они опечатываются лишь в твоем разуме.
Они заставили тебя гореть, сиять твои глаза, кричать наспех придуманные лозунги и петь старые песни из детства. А сейчас ты задыхаешься во сне, чувствуя, как пепел набивается тебе в легкие, превращая чистый голос в нелепый хрип, а отточенные движения охотницы в жесты больного сбитого солдата. Еще одного, коих было не мало, на этой войне. Ты кидаешься к Прим, но пламя, живое, пульсирующее, трещащее, обращается в стену, разделяющее тебя и сестру. Ты пытаешься поймать ее взгляд, ее улыбку, но голубого цвета больше нет в твоей новой реальности. Только черный и белый, чередующиеся на твоих крыльях. И все оттенки пламени в бесчисленных отголосках войны. Свет и звук сплелись воедино, выстрелы обрели свой цвет.
Наверно, тогда, в реальности, ты не успела ничего понять. Наверно боль отключила все твои чувства, но сейчас они возвращаются, наполняя картинку ее гибели звуками и красками. Дым, горький, въедающийся под кожу, похуже шахтерской пыли и грязи нищих улиц, тишина, разорванная взрывом, разлетающаяся на осколки несуществующего эха. Шахты превращаются в площадь Панема, лицо отца сменяет черная маска на лице Прим, оторвать которую можно лишь содрав с нее кожу. Ты никогда больше не сможешь посмотреть Прим в глаза – у нее теперь нет больше глаз, лишь черные дыры ожогов, пустые и равнодушные.
Порой вместо жутких вспышек приходят тошнотворные в своей логичности мысли, полные праздного любопытства – а как умирала Прим? Оно играет с тобой, ласково вдохновляя тебя на новые терзания, задавая новые и новые вопросы. Была ли ей дарована мгновенная, легкая смерть с секундным проблеском удивления? А может, они умирала долго, чувствуя боль каждой клеткой, жжение в опустевших глазницах, атрофировавшийся руках, прожженных изнутри внутренностях? О чем она думала? Кричала ли она? Ты, оглушенная ударам эха, не слышала этого, но во сне твои мысли сводят с ума крики сестры, полные единственного вопроса, который Прим никогда не задаст – за что?
Крылья горят, а ты, забыв о том, что весь твой наряд – лишь полоски ткани, чувствуешь, как отмирает каждое перо.
Прим никогда не является к тебе нормальной – живой и улыбчивой, ласковой и все понимающей. Зато появляется он – твой худший враг, твоя несбывшаяся мечта лично лишить его жизни.
Насмешливый, циничный и бесконечно, отвратительно понимающий. Снежную белизну его волос ничто не могло заставить померкнуть – ни полумрак темниц, ни ужасные условия заточения, о которых твой друг ревностно позаботился, ни хрупкость и иллюзорность видения. Правда или ложь? Порой тебе кажется, что весь мир лжет тебе о его смерти, не позволяя увидеть Панем, что ни капли не изменился, не смотря на твои стремления.
Ты беззащитна, в твоих руках нет ни верного лука, стрелой которого ты бы с радостью пронзила его сердце, ни морника, которым оборвала бы свои мучения. Мягкие слова пронзительны, тебе кажется, что сейчас от твоей кожи повеет дымом. Враг? Ты знаешь это, но не можешь назвать его врагом. Скорее советник, еще одно порождение предательского разума.
- Ну что Китнисс? – смеется Сноу, не замечая оков на своих старчески тонких руках, - Стоило ли все это того?
Ты молчишь, но ему не составляет труда прочитать твои мысли.
- Стоило ли бросать под жернова Голодных Игр, устаивать глупые выходки и сломать систему?
Ты молчишь. Мысли дымятся, сжигая сами себя. ты не смотришь ему в глаза, разрывая взглядом неизменную белую розу в петлице.
- Если мы сгорим, то вы сгорите вместе с нами? А быть может, все было наоборот? Не так ли, Китнисс?
Ты молчишь. Здесь у тебя нет крыльев.
- Ты сделала все это ради сестры. Ты убивала невинных граждан, - твое лицо дергается при этих насмешливых словах, - Ты убила своих друзей и ради чего? Твоя Прим умерла! Значит, - он почти смеется, но ты не можешь стереть с его лица эту улыбку, - все, что ты сделала, было напрасно!
Ты ищешь достойные слова для ответа, но сон снова бросает тебя в эпицентр горящего вихря. Да и слов ты не найдешь. Ты не Пит, способный терзать и колоть словами, как лезвием. Ты никогда этого не умела. А сейчас твой язык сковывает данное будто в прошлой жизни обещание не лгать. Честная игра – абсурдная часть политической аферы.
Ты ненавидишь розы, потому что теперь в их томном аромате тебе чудиться привкус пепла. Пепел, оседающий на коже и одежде, мыслях и снах, бездушный пепел, что прежде был частью знакомых мест и людей, которых ты видела каждый день на протяжении шестнадцати лет – то, во что превратился твой родной дистрикст, и все из-за тебя. Из-за твоих, о Сноу был прав, напрасных и тщетных усилий. Прим стала пеплом. Ты понимаешь его намеки – отдать Прим его системе сразу без лишних жертв, но понимаешь, что будь у тебя шанс переписать историю, не воспользовалась бы им, каждый раз крича «Есть доброволец!»
Ты ненавидишь розы, ты готова рвать их зубами, как Энобария своих врагов, не замечая разорванных десен и катящихся по снегу струек крови. Ты шарахаешься от белого цвета, он ослепляет и душит тебя, превращая в неврастеричку, лишая сознания, рождая лишь одно желание – убежать прочь на край света. Ты не знаешь, как пережить приход зимы, по-детски надеясь, что она никогда не наступит. Порой у тебя мелькают мысли о том, что бы проследовать примеру матери, уехав отсюда прочь. Например, в 4-й. Море, тепло и солнце. Свежий морской воздух, лишенный привкуса гнили и дыма. Но обвиняющие глаза, синие, как взволнованное море, Энни заставляют тебя забыть эти мысли. Энни, милая сумасшедшая, оторванная от мира, никогда в жизни не обвинила тебя, ее глаза полны покоя и обреченной безмятежности, но сны делают это за нее, воскрешая в памяти не сказанные слова Сноу.
Ты могла бы утешать себя тем, что избавила Финника от рабства и сомнительной славы, так тяготившей его. Но вместе с обязанностью лгать, улыбаться и исполнять все прихоти капитолийцев твои выходки забрали у него жизнь, любимую и их сына. Счастье, о которых ты запрещала себе думать, обрывая рассуждения Гейла.
Сноу снова улыбается, намекая о том, что был и еще один выход, оставивший бы и Прим, и Финника в живых.
Дать Питу умереть. Или убить, глядя в преданные глаза, мысленно принося трогательные извинения и вспоминая обещания, данные сестре.
Пит больнее не печет, ведь там, где все видят теплое сияние домашнего очага, для тебя в огне мелькают лица. И вместо когда-то любимой тобой выпечки тебе чудиться нежная, едва начинающая поджариваться, кожа Прим. Пит лишь рисует, превращая панику в твоих глазах в искры. В рисунках Пита нет больше оранжевого цвета, что призывает у тебя лишь приступы паники. И нет больше сияющих белых пятен. Пит лишь пытается красками раскрасить твой монохромный мир, который врос в тебя вместе с нарядом трибута. Будто в мир для тебя остались лишь три цвета.
Ты боишься всего на свете, не понимая, как твое искреннее бесстрашие в миг обратилось страхом собственной тени. Ты боишься роз и зимы, ведь снег обжигает. Ты не можешь смотреть на огонь, не чувствуя, как ты горишь. Ты дергаешься, увидев светлые волосы в толпе. В глубине души ты рада, что больше не видишь мать. Она слишком напоминала тебе о Прим и обо всем, что когда-то не сделала ради вас. Ты не хочешь видеть Гейла, боясь обнажить свою слабость, выплеснув все свои страхи, о которых ты всегда молчала, а он и подумать не мог.
Улыбка Сноу преследует тебя.
Пит гладит тебя по волосам, обнимая, пытаясь унять дрожь во всем теле. Пит, успокаивает тебя, обжигаясь о твой жар. Пит, преданный тобой и тебе.
Ты знаешь, что Сноу хочет сказать тебе. Пит вместо Прим? Легкое и безболезненное решение. Но ты не можешь. Ты не можешь жить без его рук и теплых слов, охлаждающих разгоряченные кошмаром мысли. И ты знаешь, что будь у тебя шанс, не изменила бы ничего в легендарной истории 74-х игр.
Ты все-таки любишь Пита, жаль, что теперь тебе порой приходиться напоминать ему об этом, играя в его странную игру.
Ты не больше символ революции, сейчас ты способна лишь на то, что б доказать всю их бесполезность. Сейчас Сноу бы с радостью бы выставил тебя своим военным трофеем на потеху капитолийцам.
Каждую ночь твой голос тебя подводит, когда ты пытаешься предупредить Прим, обращаясь в еле слышное, терзающее связки, хрипение, которое не различаешь и сама. Твои крылья горят, сжигая все твои новые надежды и старые мечты. Ты, далекая от метафор и аллегорий, наконец, понимаешь смысл всех туманных высказываний об окрыленности и надломах. Будь-то твоими крылья, с которыми ты летела по жизни против ветра, была Прим.
Тебе так хочется увидеть вместо площадей и пожаров лес. Знакомый и родной до каждого уголка. Полный диких цветов и трав, насыщенных оттенков сочной, спокойной зелени, где можно просто расслабиться, растянувшись на мягкой траве под ласковый шелест ветра в ветвях, не напрягая слух в ожидании пушечного выстрела или стонов умирающего. И увидеть среди зелени двух птичек – маленького белоснежного утенка и черно-белую сойку, поющую свою песню.
Но эти картины ты видишь лишь днем, в альбомах Пита.
А ночью ты горишь на костре собственных сомнений и вины, не трогающем твою плоть, но пожирающем твое сердце и иллюзорные крылья.
Каждую ночь, когда ты сгораешь в огне вместе с Прим, не в силах сгореть вместо нее.
@темы: фанфики
-
-
31.12.2012 в 00:32-
-
31.12.2012 в 03:02