Перевод Mockingjay / "Сойка-пересмешница"

[rusalk@]

Перевод Mockingjay / "Сойка-пересмешница"

Перевод выполнен командой переводчиков сайта www.twilightrussia.ru эксклюзивно для сайта twilightrussia.ru
Переводчик: Stasya-Nastya
Редактор: Bellissima
Разрешение на публикацию - получено.



Часть I. ОСТАНКИ

Глава 3.

В глазах Лютика, вернувшегося к своей работе ночного защитника Прим и лежащего в ее объятиях, отражается свет ночника, висящего над дверью. Прим крепко прижалась к матери. Спящие, они выглядят точь-в-точь как в утро той Жатвы, которая привела меня на мои первые голодные игры. У меня отдельная кровать, потому что мне нужно восстанавливать силы и потому что со мной никто не может спать – из-за ночных кошмаров и ерзаний.

Проворочавшись в кровати несколько часов, я, в конце концов, смиряюсь тем, что и эта ночь будет бессонной. Под зорким взглядом Лютика, по холодному полу, я на цыпочках крадусь к комоду.
В среднем ящике комода лежит моя казенная одежда. Все носят одинаковые серые брюки и заправленные в них рубашки. Под одеждой я храню несколько вещей, которые были со мной, когда меня забирали с арены. Моя брошь, в виде сойки-пересмешницы, память о Пите, золотой медальон с фотографиями моей мамы, Прим и Гейла внутри. Серебряный парашют, в котором лежит втулка для добывания сока из деревьев, и жемчужина, которую Пит подарил мне за несколько часов до того, как я отключила силовое поле. Дистрикт-13 конфисковал мой тюбик с мазью для кожи, чтобы использовать ее в больнице, а также мой лук и стрелы, так как оружие разрешено носить только охранникам. Мои лук и стрелы под надежной защитой хранятся на складе.

Я нащупываю в комоде лишь парашют и шарю пальцами внутри до тех пор, пока не дотрагиваюсь до жемчужины. Я сажусь на кровать, скрестив ноги по-турецки, и дотрагиваюсь гладкой поверхностью переливающейся жемчужины о свои губы. Не знаю почему, но меня это успокаивает. Словно сам Пит целует меня прохладными губами.
- Китнисс? - шепчет Прим. Она проснулась и смотрит на меня сквозь темноту. - Что с тобой?
- Ничего. Просто приснился плохой сон. Спи. – Автоматически говорю я. Чтобы защитить ее и маму, я ничего им не рассказываю.
Стараясь не разбудить маму, Прим выбирается из кровати с Лютиком на руках и садится рядом со мной. Она дотрагивается до моей руки, сжимающей жемчужину.
- Ты замерзла, - взяв еще одно одеяло с подножия кровати, она заворачивает нас троих в него, окружая меня своим теплом и теплом Лютика. - Ты можешь мне все рассказать, ты же знаешь. Я умею хранить секреты. Даже от мамы.
Она действительно исчезает. Та маленькая девчушка, с выбивающимся из пояса юбки, словно утиный хвостик, кусочком блузки, та, которой нужно было помогать доставать тарелки из буфета, и которая отпрашивалась, чтобы сбегать посмотреть в окно булочной на глазированные пироги. Время и горе заставили ее повзрослеть слишком быстро, по крайней мере, на мой взгляд, превращая ее в юную женщину, которая зашивает кровоточащие раны и знает, что наша мать принимает все слишком близко к сердцу.
- Завтра утром я соглашусь быть Сойкой, - говорю я ей.
- Потому что ты этого хочешь или потому что чувствуешь, что вынуждена? - спрашивает она.
Я недолго смеюсь.
- Полагаю, и то, и другое. Нет. Я этого хочу. Я должна, если это поможет мятежникам одержать победу над Сноу, - Я крепче сжимаю в кулаке жемчужину. - Просто… Пит. Я боюсь, что если мы победим, мятежники казнят его как предателя.
Прим задумывается над моими словами.
- Китнисс, я думаю, ты не понимаешь, насколько важна для благого дела. Важные люди, которые имею значение для всех – обычно получают то, что хотят. Если ты хочешь защитить Пита от мятежников, то ты сможешь.
Думаю, я действительно важна, раз они не боялись рискнуть ради меня, пройдя через множество проблем. Они возили меня в Дистрикт-12.
- Ты хочешь сказать… я смогу настоять на том, чтобы они предоставили Питу защиту? И им придется с этим согласиться?
- Я думаю, ты можешь настоять на чем угодно, и им придется согласиться, - Прим хмурит лоб. - Только как ты узнаешь, сдержат они свое слово или нет?

Я помню всю ложь Хеймитча, которую он говорил нам с Питом, чтобы мы делали то, что он хотел. Что остановит мятежников от того, чтобы сорвать нашу сделку? Устная клятва за закрытыми дверьми, даже заявление на бумаге - все это может легко потерять свою цену после войны. Ее существование или законность опровергнут. Любые свидетели в Штабе станут бесполезными. А может повернуться так, что они станут одними из тех, кто, возможно, подпишет Питу смертный приговор. Мне понадобится намного больше одного свидетеля. Мне понадобятся все, кто есть.
- Это должно произойти публично, - говорю я. Лютик взмахивает хвостом, что я принимаю за согласие. - Я заставлю Койн объявить об этом перед всеми жителями Тринадцатого.
Прим улыбается.
- О, хорошо. Это, конечно, не гарантия, но так им будет гораздо труднее отказаться от своих слов.
Я чувствую некоторое облегчение, которое наступает после того, как я принимаю окончательное решение.
- Мне бы стоило будить тебя гораздо чаще, утенок.
- Мне бы тоже этого хотелось, - говорит Прим. Она целует меня.
- Попробуй сейчас поспать, хорошо? – И я тут же засыпаю.

Утром я вижу, что сразу после завтрака в 7:00, следует собрание Штаба в 7:30, что меня полностью устраивает, поскольку я уже готова предъявить им свои требования. В столовой я провожу перед сенсором рукой с расписанием, на котором что-то вроде индивидуального номера. Пока я двигаю свой поднос вдоль металлической полки перед котлами с пищей, вижу перед собой самый обычный завтрак- миска с теплой кашей, чашка молока и небольшое количество фруктов или овощей. Сегодня пюре из репы. Все это доставляют с подземных ферм Тринадцатого Дистрикта. Я сижу за столом, выделенным для семей Эвердин и Хоторн, а также и некоторых других беженцев, и уплетаю еду, мечтая о добавке, которой здесь никогда не бывает. Они подходят к питанию с научной точки зрения. Ты получаешь ровно столько калорий, сколько необходимо, чтобы дотянуть до следующего приема пищи, ни больше, ни меньше. Размер порции зависит от возраста, роста, телосложения, здоровья и объема физических нагрузок, необходимых для выполнения составленного для тебя расписания. Людей из Двенадцатого кормят чуть получше, чем жителей Тринадцатого, чтобы немного увеличить наш вес. Полагаю, это делается из-за того, что костлявые солдаты устают слишком быстро. Хотя это и помогает. Всего месяц, а мы уже выглядим здоровее, особенно дети.

Гейл ставит свой поднос рядом со мной, и я стараюсь не смотреть на его пюре слишком жалобно, потому что мне очень хочется еще, и он тут же с готовностью пододвигает свою пищу ко мне. Несмотря на то, что я переключаю свое внимание на аккуратно сложенную салфетку, полная ложка репы шмякается в мою миску.
- Ты должен перестать так делать, - говорю я. Но, учитывая, что я уже зачерпнула ложкой пюре, звучит неубедительно. - Правда. Может, это запрещено. - У них очень строгие правила насчет еды. К примеру, если ты что-то не доешь и захочешь оставить на потом, ты не сможешь вынести еду столовой. Очевидно, в первые дни произошло несколько инцидентов с утаиванием еды. Некоторых людей, таких, как Гейл и я, которые годами снабжали продовольствием свои семьи, это не устраивает. Мы знаем, что значит быть голодными, но нам не сказали, как нам наедаться тем количеством еды, которое нам дают. В каких-то вопросах Дикстрикт-13 контролирует своих обитателей даже больше, чем Капитолий.
- Что они могут сделать? Они уже забрали мой коммуникатор, - говорит Гейл.
Пока я выскребаю ложкой содержимое своей миски, меня озаряет.
- Эй, может мне стоит поставить им условие, если они хотят, чтобы я была Сойкой?
- Что я могу кормить тебя репой? – Спрашивает он.
- Нет, что мы можем охотиться. – Его поглощает эта мысль. – Нам бы пришлось отдавать все на кухню. Но мы, хотя бы могли…- Мне не нужно заканчивать, потому что он и так знает. Мы могли бы выбраться наружу. В лес. Мы вновь могли бы стать самими собой.
- Попробуй, - говорит он. – Сейчас самое время. Ты можешь попросить у них хоть луну с неба и им придется найти способ достать ее.
Он не знает, что я уже прошу у них луну с неба, требуя сохранить Питу жизнь.

Прежде чем я решаю, рассказать ему или нет, колокольчик сигнализирует об окончании времени завтрака. При мысли о встрече с Койн наедине я нервничаю.
- Что у тебя в расписании?
Гейл осматривает свою руку.
- Уроки по ядерной истории. Где, кстати, твое отсутствие уже отметили.
- Мне нужно идти в штаб. Пошли со мной? - спрашиваю я.
- Ладно. Но они могут выгнать меня после вчерашнего.
Когда мы идем относить свои подносы, он говорит: - Знаешь, лучше внести Лютика в список твоих требований. Не думаю, что здесь с пониманием относятся к бесполезным домашним животным.
- О, они найдут ему работу. Каждое утро будут наносить расписание на его лапу, - говорю я. Но мысленно отмечаю, что надо бы занести его в список ради Прим.

К тому времени, как мы доходим до Штаба, Койн, Плутарх и все их люди уже собрались. Кое-кто выразительно понимает брови при виде Гейла, но никто не осмеливается его прогнать. Список требований в моей голове становится слишком запутанным, поэтому я тут же прошу лист бумаги и карандаш. Мой явный интерес к работе – первый проявленный мной за все время нахождения здесь – становится для них сюрпризом. Несколько человек переглядываются. Может быть, они запланировали для меня парочку особо-специальных лекций. Но вместо этого Койн лично подает мне то, что я прошу, и все в тишине ждут, пока я сижу за столом и царапаю что-то на листе бумаги.

Лютик. Охота. Безопасность Пита. Публичное заявление.

Вот и все. Возможно, это мой единственный шанс поторговаться. Думай. Чего ты еще хочешь? Я чувствую его, стоящего за моим плечом. Гейл, добавляю я в список. Я не думаю, что смогу сделать это без него.
Голова начинает болеть и мысли путаются. Я закрываю глаза и повторяю про себя.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать. Я живу в Дикстрикте-12. И я участвовала в Голодных играх. Я сбежала. Капитолий ненавидит меня. Пит в плену. Он жив. Он предатель, но жив. Я должна защитить его жизнь.
Список. Тем не менее, он все еще кажется слишком маленьким. Я должна думать шире; заглядывая гораздо дальше своего нынешнего состояния, когда я представляю огромную важность, в будущее, в котором я могу уже ничего не стоить. Мне нужно попросить еще что-нибудь? Для своей семьи? Для остальных своих людей? Моя кожа зудит из-за осевшего на ней пепла мертвецов. Меня мутит от ощущения тяжести в ноге из-за придавившего ее черепа. Запах крови и роз раздражает мой нос.
Карандаш двигается по странице сам по себе. Я открываю глаза и вижу пляшущие буквы. Я УБЬЮ СНОУ. Если его захватят в плен, я хочу иметь привилегию добраться до него первой.
Плутарх осторожно кашляет.
- Пишешь то, что нужно сделать? - я поднимаю голову и бросаю взгляд на часы. Я сижу здесь уже двадцать минут. Не только у Финика проблемы с вниманием.
- Да, - говорю я. Мой голос звучит хрипло, поэтому я откашливаюсь. - Да, это соглашение. Я буду вашей Сойкой.

Я выжидаю, чтобы они могли вздохнуть с облегчением, поздравить и похлопать друг друга по спине. Койн, как всегда невозмутима, и почти разочарованно смотрит на меня.
- Но у меня есть несколько условий, - я разглаживаю список и начинаю. – Моей семье разрешается иметь кота.
Моя крошечная просьба вызывает спор. Мятежники из Капитолия не видят в этом ничего особенного – конечно же, я могу держать домашнее животное, - в то время как для представителей Дисктрикт-13 наличие у меня кота сопровождается большими трудностями.
В конце концов, именно это служит причиной того, что меня переселят на верхний уровень, в котором есть роскошное надземное восьмидюймовое окно. Лютик сможет гулять и спокойно делать свои дела. Предполагается, что он сам будет добывать себе еду. Если он не вернется до комендантского часа – останется на улице. Если из-за него возникнут хоть какие-нибудь проблемы с безопасностью – его незамедлительно расстреляют.
Звучит нормально. Не так уж сильно отличается от той жизни, которую он вел после того, как мы ушли. Кроме момента о его вероятном расстреле. Если он станет слишком тощим, я смогу стащить с кухни немного требухи, при условии, что мое следующее условие из списка выполнят.
- Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, - говорю я, и все замолкают.
- Мы не будем далеко уходить. Пользоваться будем своими собственными луками. А на вашей кухне появится мясо, - добавляет Гейл.
Я спешу вставить слово, прежде чем они могут отказать:
- Просто… Я не могу дышать, сидя здесь взаперти как … Мне гораздо быстрее стало бы лучше, если … я смогла бы охотиться.
Плутарх начинает объяснять минусы - опасности, дополнительная безопасность, риск получения травмы - но Койн прерывает его.
- Нет. Разреши им. Дай им два часа в день и вычти их из учебного времени. Нахождение в пределах радиуса в четверть мили. С коммуникаторами и выслеживающими браслетами. Что дальше?
Я просматриваю свой список.
- Гейл. Он будет нужен мне для всего этого.
- С тобой в качестве кого? При выключенной камере? Рядом с тобой все время? Ты хочешь представить его в качестве нового любовника? - спрашивает Койн.
Она произнесла это без какого-либо злого умысла, наоборот, - ее слова очень равнодушны. Но мой рот все равно открывается от шока: - Что?!
- Я считаю, мы должны продолжать придерживаться прежней легенды с романом. Быстрый переход от Пита может привести к тому, что ты разонравишься людям, - отвечает Плутарх. – Особенно если учесть, что они думают будто ты беременна от него.
- Согласна. Итак, при камере Гейл может изображать одного из повстанцев. Подходит? - Говорит Койн, а я просто смотрю на нее. Она нетерпеливо повторяет. - Ради Гейла. Этого будет достаточно?
- Мы всегда можем представлять его в качестве твоего кузена, - поясняет Фалвия.
- Мы не родственники, - произноси мы с Гейлом одновременно.
- Да, но, возможно, для камеры нам нужно придерживаться такой версии, - говорит Плутарх. – Вне камеры, - может быть кем угодно. Еще что-нибудь?

Я потрясена таким поворотом разговора. Намек на то, что я запросто могла бы избавиться от Пита, что я влюблена в Гейла, что все это было лишь игрой. Мои щеки начинают гореть.
Даже упоминание, что я думаю о том, кого хочу представить в качестве моего любовника, придает ситуации очень унизительный оттенок. Я поддаюсь своей злости и выдвигаю самое важное условие:
- Когда война закончится, если мы победим, я хочу, чтобы Пита пощадили.

Мертвая тишина. Я чувствую, как тело Гейла напряглось. Думаю, мне стоило бы сказать ему об этом раньше, но я не знала, как он отреагирует. Не тогда, когда дело касается Пита.
- Ему не должны причинить никакого вреда, - продолжаю я. Новая мысль приходит в мою голову. - То же самое касается и других трибутов, Джоанны и Энобарии. - Откровенно говоря, мне совершенно все равно, что будет с Энобарией, жестоким трибутом из Дистрикта-2. Она вообще мне даже не нравится, но кажется неправильным вот так бросать ее одну.
- Нет, - твердо произносит Койн.
- Да, - отвечаю я на её выпад. - Не их вина, что вы бросили их на арене. Кто знает, что Капитолий делает с ними?
- Их будут судить вместе с другими военными преступниками, и обойдутся так, как решит суд, - говорит она.
- Им предоставят безопасность! - Я вскакиваю со стула, и говорю громким, звенящим голосом. - Вы лично пообещаете это перед всеми жителями Тринадцатого Дистрикта и оставшимися из Двенадцатого. В ближайшее время. Сегодня. Это запишут для будущих поколений. Вы лично и все ваше правительство отвечаете за их безопасность, или же вам придется искать себе другую Сойку!
Мои слова повисают в воздухе на долгое время.
- Это она! - Я слышу, как Флавия шепчет Плутарху. - Точно. В костюме, на заднем фоне выстрелы, и в окружении легкого дыма.
- Да, это то, что нам нужно, - шепотом говорит Плутарх.
Я хочу одарить их свирепым взглядом, но чувствую, что мне нельзя сейчас отворачиваться от Койн. Я вижу, как она взвешивает мой условия и возможную выгоду, которую может от меня получить.
- Что скажете, Президент? - спрашивает Плутарх. - Вы могли бы подписать официальное помилование, учитывая обстоятельства. И этот мальчик… он даже несовершеннолетний.
- Верно, - наконец говорит Койн. - Но тебе бы лучше выполнить свою роль.
- Я её выполню, когда вы сделаете заявление, - говорю я.
- Объяви национальное собрание в целях безопасности во время сегодняшнего Совета, - приказывает она. - Я сделаю объявление. В твоем списке еще что-нибудь осталось, Китнисс?
Я сжала листок в своей правой руке. Но я разглаживаю его на столе и зачитываю неровные буквы.
- Еще одна вещь. Я убью Сноу.
Впервые за все время я вижу подобие улыбки на губах президента.
- Когда придет время, я тебе в этом помогу.
Может быть она и права. У меня нет ни единой причины, чтобы убивать Сноу. И думаю, я и в самом деле могу рассчитывать, что в этом она мне поможет.
- Довольно справедливо.
Койн перевела взгляд на свою руку, на часы. Похоже, она, как и остальные, придерживалась расписания.
- Оставляю ее в твоих руках, Плутарх. – Она вместе со своей группой выходит из комнаты, оставляя меня с Плутархом, Фалвией и Гейлом.
- Прекрасно, - Плутарх падает в кресло, ставя локти на стол и потирая глаза. - Ты знаешь, по чему я скучаю? Больше всего? По кофе. Позволь спросить, неужели я так многого прошу, если у нас появится по хоть что-нибудь, чтобы запивать кашу и репу?
- Мы не думали, что здесь она будет такая жесткая, - объясняет нам Фалвия, массируя Плутарху плечи. - Низкого качества.
- По крайней мере, нам бы не помешала небольшая помощь со стороны, - говорит Плутарх. – Я хочу сказать, даже в Двенадцатом был черный рынок, верно?
- Да, Котел, - говорит Гейл. - Там мы торговали.
- Вот видите? А посмотрите, какие вы правильные! Да практически неподкупные! – Вздыхает Плутарх. - Ну, войны не длятся вечно. Поэтому рад вас видеть в команде, - он тянется рукой в сторону, где Фалвия уже протягивает ему большой альбом в черном кожаном переплете. - В целом, Китнисс, ты знаешь о чем мы просим тебя. Боюсь, ты испытываешь смешанные чувства по поводу своего участия. Надеюсь, это поможет.
Плутарх пододвигает альбом ко мне. Минуту я смотрю на него с подозрением. Затем любопытство берет надо мной верх. Я перелистываю обложку и вижу себя, стоящую прямо и уверенно, в черной униформе. Только один человек мог создать одежду, на первый взгляд практичную, а на второй – представляющую собой произведение искусства. Устремленный вниз шлем, изогнутый нагрудник, слегка широкие рукава, позволяющие увидеть белые складки под руками? Только в его руках я вновь Сойка.
- Цинна, - шепчу я.
- Да. Он взял с меня обещание не показывать тебе эту книгу, пока ты самостоятельно не решишь, быть Сойкой или нет. Поверь, соблазн был велик - говорит Плутарх. - Листай дальше.
Я медленно переворачиваю листы, рассматривая каждую деталь униформы. Аккуратно сшитые слои нательной брони, спрятанное оружие в обуви и за поясом, специальное уплотнение в области сердца. На последней странице под наброском моей броши, Цинна написал: «Я по-прежнему ставлю на тебя».
- Когда он… - мой голос подводит меня.
- Давай посмотрим. Ну, после объявления о Двадцатипятилетии Подавления. За несколько недель до Игр, может быть? И есть не только эскизы. У нас твоя униформа. О, и у Бити на оружейном складе есть для тебя действительно кое-что особенное. Даже не буду на это намекать, - говорит Плутарх.
- Ты станешь самым элегантно одетым повстанцем в истории, - говорит Гейл с улыбкой. Внезапно я понимаю, что он держался ради меня. Как и Цинна, он хотел, чтобы я приняла это решение с самого начала.
- В наши планы входит напасть во время эфира, - говорит Плутарх. - Показать сериал из того, что мы называем «пропо» - это аббревиатура от «пропагандистские роликов», - с твоим участием, всему населению Панема.
- Но как? Только Капитолий может контролировать трансляции, - говорит Гейл.
- Но у нас есть Бити. Около десяти лет назад он существенно перестроил подземную сеть, по которой транслируются все программы. Он считает, что существует вполне разумный шанс это сделать. Конечно, нам нужен какой-то материал для передачи в эфир. Китнисс, тебя уже ждут в студии. - Плутарх поворачивается к своей ассистентке. - Фалвия?
- Мы с Плутархом обсуждали, как преподнести тебя в самом выгодном свете. Думаем, лучше всего, если ты станешь нашим лидером повстанцев не только внешне, но и внутренне. Другими словами, давай подберем тебе самый потрясающий образ Сойки, а затем поработаем над твоей личностью, чтобы ты стала достойной его! – Радостно произносит она.
- У вас уже есть ее униформа, - говорит Гейл.
- Да, но разве она пугающая и кровавая? Разве она несет в себе дух мятежа? Как мы можем испортить ее образ без отвратительных людей? В любом случае, она должна что-то из себя представлять. Я имею в виду, очевидно это… - Фалвия быстро подошла ко мне, обхватив руками мое лицо – с такой задачей не справится. Я рефлекторно отклоняю голову назад, но она уже занята тем, что собирает свои вещи. – Поэтому у нас есть для тебя еще один маленький сюрприз. Пошли.
Фалвия подает нам знак рукой и мы с Гейлом следуем за ней и Плутархом в зал.
- Из лучших побуждений, но оскорбительно, - шепчет Гейл мне на ухо.
- Добро пожаловать в Капитолий, - сгримасничала я в ответ. Но слова Фалвии не произвели на меня никакого эффекта. Я крепко сжимаю руками альбом и позволяю себе надеяться. Должно быть я принимаю правильно решение, раз уж Цинне так этого хотелось.
Мы заходим в лифт и Плутарх проверяет свои записи.
- Давайте посмотрим. Отделение Три-Девять-Ноль-Восемь? - он нажимает кнопку, на которой написано 39, но ничего не происходит.
- Вам следует включить его ключом, - говорит Фалвия.
Плутарх достает ключ на тоненькой цепочке из-под своей рубашки и вставляет его в отверстие, которого я раньше не замечала. Двери закрываются. – Ага, значит, вот так.

Лифт опускается на десять, двадцать, тридцать с лишним уровней, еще ниже того уровня где, как я знала, находится Дистрикт-13. Двери открывают взору широкий белый коридор с красными дверями, которые выглядят почти декоративными по сравнению с серыми на верхних этажах. На каждой двери ярко выделяется номер. 3901, 3902, 3903…
Пока мы выходим, я оглядываюсь назад, чтобы посмотреть, как лифт закрывается, и вижу металлические решетки, закрывающие двери лифта. Когда я поворачиваюсь обратно, то вижу, как из одной из комнат в дальнем конце коридора появляется охранник. Дверь за его спиной
бесшумно закрылась, а он идет прямиком к нам.

Плутарх двигается ему навстречу, приветственно вскидывая руку, а мы следуем вслед за ним. Что-то здесь не так. Не просто отрезанный доступ к лифту, боязнь замкнутого пространства, будучи так глубоко под землей, или непереносимый запах антисептика. Один взгляд на Гейла и я вижу, что он чувствует то же, что и я.
- Доброе утро, мы просто искали… - начинает Плутарх.
- Вы ошиблись этажом, - резко отвечает охранник.
- Правда? - Плутарх дважды проверяет свои записи. - У меня написано Три-Девять-Ноль-Восемь здесь. – Не могли бы вы позвонить…
- Боюсь, я вынужден попросить вас уйти. По поводу несостыковок в записях обратитесь в главный офис, - говорит охранник.

Прямо перед нами. Комната 3908. Всего в нескольких шагах. Дверь – вообще-то, все двери – выглядят неправильными. Без ручек. Они должно быть свободно висят на петлях, как та же дверь, из которой появился охранник.
- Повторите, где он находится? - спрашивает Фалвия.
- Вы найдете главный офис на седьмом этаже, - говорит охранник, вытягивая руки, чтобы загнать нас обратно к лифт.
Из-за двери 3908 до нас доносится звук. Тихое хныканье. Что-то вроде запуганной собаки, избегающей удара, только слишком человечный и знакомый. Мы с Гейлом на секунду встречаемся взглядами, но этого достаточно для двух человек, которые действуют как единое целое. Я позволяю альбому Цинны упасть к ногам охранника с громким стуком. Спустя секунду он наклоняется, чтобы поднять его, и Гейл тоже наклоняется, но умышленно ударяясь головами.
- Ой, извините, - произносит он с легким смешком, хватаясь за руки охранника, чтобы не упасть, и немного отворачивая его от меня.
Это мой шанс. Я мчусь мимо отвлекшегося охранника, толкаю дверь с надписью 3908 и вижу их. Полуголых, в синяках и прикованных к стене.
Мою команду по подготовке.

@темы: книга "сойка-пересмешница"