Автор: Rainbow
Бета: сам себе
Фэндом: «Голодные игры»
Персонажи: Цеп, Рута
Рейтинг: PG
Размер: мини
Статус: в процессе
Размещение: с моей шапкой
От автора: ещё в первой книге меня глубоко тронул момент, где Цеп убивает за Руту. И я задумалась - а что, на самом деле, связывало этих двоих?
читать дальше
***
Мать Цепа умерла, когда ему было четырнадцать. Отец – ещё раньше. По правде говоря, Цеп не помнил его – только смутно, лицо с густыми бровями и жёсткой щетиной. Упал с крыши, когда латал пробоину, - так говорила мать. А потом, от эпидемии туберкулёза, погибла и сама.
В семье Цепа осталось двое – сестра Джина, на год младше, да их бабушка, старая, измождённая и совершенно беспомощная. Она не могла работать в садах. И все дела легли на плечи Цепа с Джиной.
С утра до вечера они метались по Дистрикту-11. В первой половине дня – сбор урожая, краткий обед, работа с поле; а вечером, до самой темноты, – готовка, уборка, стирка и починка. В их старом, крошечном доме постоянно что-нибудь ломалось. Двери. Стулья. Стол. Крыша. Пока Джина стряпала нехитрый ужин, Цеп, как мог, приводил вещи в порядок.
В Одиннадцатом дистрикте, впрочем, все жили так. С детства мать учила Цепа и Джину – добывать пропитание, готовить, чинить, забираться на самые высокие деревья, таскать тяжести… просто – выживать.
Цеп не знал, что жизнь может быть другой. Нет, знал, конечно, – старенький телевизор на кухне ещё работал. Но по-другому – там, далеко, где-то в Первом, Втором, Четвёртом дистрикте, в Капитолии. Там люди катаются, будто сыр в масле. А в Одиннадцатом нужно уметь бороться за жизнь – не только на Играх.
Цеп умел. За годы со смерти матери он стал выше ростом, шире в плечах, сильнее и выносливее. Заслуга в этом, пожалуй, тяжёлого труда с утра до вечера; бессонных ночей; ухода за слабой, беспомощной бабушкой; помощи сестре; попыток как угодно, где угодно – а найти, чем кормить себя, бабушку и сестру.
Когда-то Цеп считал, это несправедливо – сады дистрикта-11 полны овощей и фруктов, поля – пшеницы, ржи и съедобных трав. Так почему всё уходит миротворцам, а им, жителям дистрикта, - жалкие крохи? Цеп помнил, как ему хотелось в тайне украсть немного яблок из корзин. Помнил, как однажды мальчик по имени Джон взял одну грушу для своей сестрёнки; как потом, на площади перед Домом правосудия, Джона высекли плетьми на глазах у всех. За одну грушу. Почти до смерти.
Пришлось смириться. Пришлось выкручиваться, бегать, работать не покладая рук. Пришлось жить на жалкие урывки от урожая, ища другие способы достать еду.
Ещё с детства Цеп был замкнут и неразговорчив. А к восемнадцати годам и вовсе – закрылся в себе, едва скажет за день два-три слова. И нет, не потому, что он боялся чего-то, не хотел сходиться с людьми… У Цепа попросту не было времени на разговоры. Он считал – что толку зря трепать языком, работать нужно. А беседы, отношения – всё отвлекает, мешает, тратит бесценное время.
Да, впрочем, никто и не стремился сойтись с Цепом. Он отпугивал людей. Высокий, массивный, мускулистый – гораздо старше своих лет. Сильные руки. Широкие плечи. Суровое, в чём-то жёсткое выражение лица. Холодный блеск в глазах. Людям казалось, рассерди Цепа – прихлопнет, и поминай, как звали.
Цепу было всё равно. Он не хотел общаться с другими людьми. Его задачей было – найти средства, чтобы выжить в дистрикте-11.
Цеп брал любую работу. Сбор урожая. Починка сломанной двери. Прополка огорода. Помощь с переездом в новое жильё. И люди охотно обращались к нему – замкнутый, молчаливый, зато работает на славу и берёт гроши. Нет, не деньги, разумеется. Еду. Мелочи, нужные в доме.
Однажды на рынке к Цепу подошла женщина. Лет сорока, - но плечи опущены, спина согнута, а глаза тускло-устало смотрят с бледного лица.
Женщина, конечно, слышала от других жителей дистрикта о Цепе. И обратилась к нему за помощью.
Так Цеп впервые попал к семье Хейли. Женщину звали Марта, её брат Роджер совсем недавно погиб где-то в полях. Марта осталась одна. Муж болен. Денег, чтобы жить, у неё не было – только дом, крохотная покосившаяся лачуга, и шестеро маленьких детей-погодок.
Цеп не запомнил, как их зовут. Они – словно одно существо, помноженное в шесть раз. Смуглые узкие лица. Грязная, много раз заплатанная одежда. Тощие, с сухой кожей руки и ноги. Таких детей сотни бегают по улицам Одиннадцатого дистрикта.
Но одно имя Цеп ухватил почти сразу – Рута.
Эта девочка была старшей в семье Хейли. Одиннадцать лет – но выглядит, впрочем, гораздо мельче, едва старше восьми-девяти. Маленькая. Смуглая. С копной непослушных чёрных волос и огромными тёмными глазами.
По началу Цеп не обращал на девочку внимания. Он чинил сломанные вещи в доме Хейли; прилаживал новые рамы к окнам; водил единственную корову семьи на луг; помогал собирать урожай с чахлого огородика на заднем дворе. Рута, как и прочие дети, изредка мелькала туда-сюда, попадаясь Цепу на глаза. Он не замечал её. Он работал.
Но однажды Марта Хейли заболела. Кашель, хрипы в горле – нередкие симптомы для дистрикта-11. Дети испуганно сбились в стайку у кровати мамы. Они таращились, переглядывались друг с другом – но ничего не могли сделать. Видимо, слишком велик был страх – мама, как отец, не встанет с постели.
Рута вела себя по-другому. Растолкав младших, она принесла матери горячего чаю с малиной. Положила ей влажную тряпицу на лоб. Накормила горячим бульоном. И, не отходя ни на минуту, до самого выздоровления ухаживала за матерью.
Цеп помогал ей тогда. Убирал маленькую комнатку лачуги, готовил еду, приносил, если мог, свежие фрукты. Он почти не ночевал дома в те дни. А потом, когда Марта Хейли поправилась, стал наблюдать за Рутой. Уже тогда Цепа смутно восхищала эта маленькая девочка.
Рута была совсем не похожа на других. Ни на жителей Одиннадцатого дистрикта, ни на мать с братьями и сёстрами. Цеп часто видел людей, убитых нуждой и горем. Они устало, через силу, тащились на сбор урожая, с трудом могли дотянуться до высоких веток деревьев – и жаловались. Всегда жаловались. На то, какая тяжкая судьба – родиться в дистрикте-11. На то, как жестоки миротворца – забирают всю еду, наказывают, всюду суют свой нос. На то, как плоха, безнадёжна, несчастна их жалкая жизнь.
Рута не пожаловалась ни разу. Да Цеп и вовсе не видел на её личике усталость ли, грусть ли, отчаяние ли…
Рута всегда улыбалась. Дома, в садах, в поле – не важно. Она улыбалась, таща огромную корзину фруктов миротворцам. Она шутила, если рабочую смену продлевали на час-другой. Она весело напевала, забираясь на дерево, чтобы собрать яблок.
Маленькая, хрупкая, с виду беспомощная – Рута работала в садах наравне со взрослыми. Сновала туда-сюда по городу, покупая, продавая, разнося, ища. Ловко, будто ящерица, взлетала на стволы деревьев, до самых высоких и тонких веточек. Прыгала с одной яблони на другую, легко соскальзывала вниз с корзинкой и снова вспархивала наверх.
И пела. Всё время пела. Вообще, кажется, жизнь для Руты была немыслима без музыки, песни, хоть пары-тройки мелодичных звуков. Она напевала себе под нос дома. Она выводила звонким голосом песенки на работе.
Именно Рута придумала сигнал об окончании трудового дня. Она всегда забиралась выше всех – и оттуда, сверху, первая видела яркий флаг у Дома правосудия. Рута придумала знак. Мелодию, четыре нежных ноты. Сойки-пересмешницы, в листве сада, на разные лады ловили её. И все, подпевая, отправлялись по домам.
Рута научила своим нотам других жителей дистрикта. Она, впервые, научила их петь.
По началу Цеп не думал надолго задерживаться в семье Хейли. У него – бабушка, сестра, дом, свои проблемы и заботы. Но он не заметил, как привык к ним. Как важно ему стало, есть ли одежда у Марты, хватает ли еды младшим детям, нет ли поломок в их крохотной лачуге. Нет, свою семью Цеп не забывал. Но они, Хейли, вдруг стали ему родными, близкими, нужными. Они первые, кто принял Цепа не рабочей силой, не помощником, не замкнутым молчаливым громилой. Сыном.
Цеп, правда, почти не говорил с ними, держась в стороне – привычка. Он наблюдал – молча, незаметно, издалека. Но Рута, однажды, подошла к нему и взяла за руку.
- Пойдём на луг, - предложила она.
Вот так, просто. Цеп не успел возразить или вырваться. Крепко сжимая ладошкой его пальцы, Рута потянула Цепа на окраину города, за лачуги и тропинки – на луга.
Огромное, зелёное, бескрайнее, казалось, пространство. Сочная трава кругом, высокие стебли, пёстрые пятнышки цветов. Рута вдруг сорвалась с места, будто птичка в небеса, - и побежала, не отпуская руки Цепа, по лугу. Она смеялась. И Цеп, едва поспевая за ней, вдруг понял, что улыбается. Впервые улыбается.
Потом ещё долго они сидели рядом на траве. Рута – сплетая тонкие стебельки одуванчика в венок. Цеп – щурясь на солнце и наблюдая за ней.
С тех пор Рута всегда была рядом с Цепом. Они вместе работали на сборе урожая. Вместе шли на рынок, готовили еду, помогали Марте по хозяйству. Вместе по вечерам уходили на луг, играя там, собирая полезные травы – или просто лежали бок о бок, глядя в чистые, с пеной пушистых облаков небеса.
Цеп не мог найти слова, чтобы назвать – кто Рута для него. А потом понял – сестрёнка. Маленькая, хрупкая, горячо любимая сестрёнка – её нужно беречь, нужно защищать, заботиться о ней. Да, Рута сильная. Да, Рута ловкая, быстрая и может постоять за себя. Но она – ребёнок. И Цеп, как старший, обязан быть с ней, поддерживать, помогать, оберегать.
В груди Цепа всегда было тепло рядом с Рутой. Нежность, желание защитить, даже счастье… Он ощущал, что жизнь перестала быть тупым, бессмысленным процессом выживания. Что разговоры, шутки, дружба – вовсе не отвлекают, напротив, расвечивают, разбавляют красками жизнь. Что он - не один, сам за себя, теперь. Была Рута. И она – не то, что сестра и бабушка, она - часть его, они вместе, и он всегда, всегда будет защищать Руту от любой опасности.
Год мелькнул, будто вспышка, - быстро и незаметно. И вот уже жители Одиннадцатого дистрикта собрались на площади перед Домом правосудия. Вот уже мэр громко и торжественно поздравляет всех с семьдесят четвёртыми Голодными играми. Вот уже сопроводитель из Капитолия суёт руку в стеклянный шар с именами – здесь, в Одиннадцатом, юноши вперёд.
Цеп не удивлён, когда произносят его имя.
Он вполне ожидал, ещё с двенадцати лет, что его могут выбрать на Игры. Да и был готов к ним – жизнь в дистрикте-11 сделала его сильным и выносливым, без всякой тренировки. Цеп не боялся. Он спокойно зашёл по ступенькам на трибуну, думая только – справится ли семья Хейли без него. Конечно – ответил Цеп сам себе. Рута сильная. Она поможет своим продержаться.
Да, Цеп знал, что его могут взять на Игры. Но к следующим секундам он никогда, никогда не был готов.
- Рута Хейли.
Распорядитель говорит сухо, безразлично. Что за дело ему, какой девчонке выпало идти на смерть в этом году. А Цепу кажется – его окатили водой. Холодной, из ведра, на голову, и вода в ушах, во рту, не вздохнуть, не крикнуть…
А кричать хочется. В голос, громко, до боли в горле – и топать ногами, проломить череп распорядителю Капитолия, швырнуть мэра с помоста. Не Рута. Только не Рута. Нет, только не Рута!
Никогда в жизни она не казалась ему такой маленькой, хрупкой, такой слабой и беззащитной, как сейчас, в этот миг, на трибуне у Дома правосудия. В тисках миротворцев Рута поднимается по ступенькам. А потом, на вопрос распорядителя о добровольцах, только ветер гудит в листве за спинами жителей дистрикта.
Мэр долго, назойливо читает «Договор с повинными в мятеже», говорит что-то о правилах, Играх, Капитолии, Панеме… Цеп не слышит. Цеп не видит толпу людей внизу, мэра, распорядителя, миротворцев. Цеп смотрит – не отрываясь, смотрит на Руту, стоящую рядом с ним.
На лице девочки – испуг. Ладошки стиснуты, прижаты к груди. И в то же время – блеск в больших тёмных глазах. Какой-то вызов, быть может. Решимость и храбрая готовность биться в Играх… не важно, с каким результатом, биться до конца.
А Цеп смотрит и не может, не может, не может поверить. Нет – твердит он себе. Нет, это неправда. Ошибка, глупая шутка, недоразумение, неправда. Руту не могли выбрать на Игры. Её, маленькую, хрупкую, совсем ребёнка. Её, двенадцати лет, чьё имя в первый раз попало на жеребьёвку. Нет. Это не правильно. Так не должно быть!
Мэр заканчивает говорить и торжественно велит трибутам пожать руки друг другу. Цеп хватает ладошку Руты – маленькую, в три раза меньше его собственной. И сжимает. На мгновение, но крепко, обеими руками, – он пытается сказать Руте, что ей нечего бояться; что они – вместе; что она победит, что вернётся домой…
Цеп не знает, как. Цеп не думает, что победитель в Играх – один. Ему главное сейчас – поддержать, подбодрить, помочь своей любимой маленькой сестрёнке.
На длинном, роскошно убранном поезде Руту и Цепа увозят в Капитолий. С ними Рене – ментор, женщина, много лет назад победившая в Играх; с ними распорядитель, а ещё еда, богатое убранство, огромные кровати и всё, что может пожелать душа. Голодать больше не надо. В поезде – вдоволь блюд, напитков, десертов.
Но Цепу на это плевать. Он не ест. Только смотрит, молча, в одну точку на позолоченной спинке стула. Смотреть на Руту, почти незаметно сжавшуюся в глубоком кресле, ему больно.
Рене и распорядитель начали что-то говорить – об Играх, о стратегии, о том, как привлечь на свою сторону спонсоров. Потом был Центр преображения, парад трибутов, Тренировочный центр – и опять, по кругу, планы, указания, идеи, опять попытки сделать всё, чтобы Одиннадцатый дистрикт победил в Голодных играх. Но Цеп не слушал. Автоматически он делал, что говорят, шёл, куда велят. Но в голове его стучал, как отбойный молоточек, вопрос – что делать?
С двенадцати лет Цеп ждал, что его возьмут на Игры. И мысли сводились к двум вещам – убить всех трибутов и, победив, помочь своему дистрикту. Своей семье. Семье Руты. Не важно, сколько будет врагов, не важно, кто окажется вторым из дистрикта-11.
Но теперь… когда Рута – его соперник… Что же, её убьют? Что же, ОН убьёт её?
Желание, возникшее на трибуне в Одиннадцатом, лишь окрепло теперь. Не желание даже - скорее уверенность, твёрдая убеждённость. В семьдесят четвёртых Голодных играх должна победить Рута. Она выиграет. Она вернётся домой и поможет своим родителям, своим братьям и сёстрам.
Но как Рута сумеет? Девочка – маленькая, хрупкая, против рослых умелых трибутов… Цеп помнил, как они смотрели церемонии Жатвы других дистриктов. Рута – самая младшая. А прочие трибуты – как на подбор сильные, мускулистые, тренированные; о профи так и вовсе нечего говорить.
Рута, конечно, быстрая, юркая и ловкая, но… Она не сможет выиграть. Она не выдержит долго на арене. Да, убежит, спрячется, найдёт еду и воду – в этом Цеп не сомневался. Но убийство… Рута – и убийство…. Нет, она не сумеет убить другого трибута. А даже неуловимую и незаметную дичь охотники, в конце концов, загонят в угол.
Что делать?
Решение пришло вдруг – в секунду после вопроса. Рута убить не сможет. Зато он, Цеп, - запросто. И надо, всего лишь, уничтожить всех соперников для Руты – одного за другим. Сам Цеп тоже погибнет – в схватке с последним, а, быть может, и от собственной руки. Не важно. Главное – трибутов не будет; Рута останется одна; она победит; она вернётся домой.
Но следом неожиданно вспомнилось – Голодные игры, четыре года назад. Тогда, под самый конец Игр, осталось трое – девушка, парень и ещё один, совсем мальчишка. Девушка с парнем любили друг друга. И то ли на тренировках, то ли на параде они не смогли скрыть своих отношений – а мальчишка поймал девушку в лесу, выманил, угрожая ей, парня из убежища и прикончил обоих. А вдруг так же сделают с Рутой – из-за Цепа?
Цеп понял, что должен изо всех сил, как сумеет, скрывать свою привязанность к Руте. Надо быть равнодушным. Холодным. Пусть все трибуты думают, что ему главное – победа, и дела нет до девчонки из своего дистрикта. Рута – маленькая, хрупкая, незаметная. До поры до времени никто не станет интересоваться ей. А потом, в конце, - врагов уже не будет.
Больше Цеп не раздумывал, как ему следует поступить. И тем более – не слушал, что говорят ментор и распорядитель про стратегию. У Цепа – свой план. И он не намерен был менять его.
Пришёл день, когда всех согнали в огромный Тренировочный центр. Атала, тренер, зачитывала вслух список секций, объясняла правила, говорила, в какой части зала что находится. Цеп, краем уха слушая, обводил взглядом трибутов.
Они рассыпались по залу, по одиночке, редко – по двое. Только профи, компания из Первого, Второго и Четвёртого дистриктов, встали тесным кружком, ухмыляясь и насмешливо рассматривая остальных. Вблизи они казались ещё сильней, массивней и опасней, чем с экрана телевизора. Крошка Рута едва достанет им до центра груди.
Осторожно, искоса Цеп нашёл глазами Руту. Вот она – стоит у стенки, чуть поодаль от него и смотрит, смотрит на Цепа своими огромными тёмными глазами. Поймав взгляд, она улыбнулась, но Цеп тут же сделал вид, будто не заметил её. Успешно. Никто не смог бы увидеть между ними связь.
Атала, наконец, даёт сигнал начать тренировку. Трибуты расходятся кто куда, профи – к секциям самого мощного и опасного оружия.
Рута сделала шаг к Цепу, уже открыла рот, чтобы спросить, в какую секцию они пойдут тренироваться. Но Цеп, как мог сердито, глянул на неё, останавливая, и ушёл в другой конец зала ближе к профи.
Он заметил, как Рута осталась стоять, ничего не понимая – расстроенная, испуганная, прижав ладошки к груди. Она не знает, в чём дело. Цеп ничего не объяснил ей. «Прости, - подумал он. – Так будет лучше, правда, так надо, прости…».
До конца тренировки Цеп не обращал на Руту внимания. Метал ножи, вязал верёвки, дрался врукопашную с кем-то из инструкторов. И, проходя мимо Руты, ничем не показывал, что ему есть дело до девочки. Судя по всему, сработало. Профи поглядывали на него – насмешливо, и всё же уважительно, а маленькую хрупкую Руту и вовсе никто не замечал.
После тренировки к Цепу подошёл мускулистый, широкоплечий трибут со светлыми волосами – из профи.
- Привет, - сказал он, подняв ладонь как знак приветствия. – Меня зовут Катон.
- Цеп.
Катон, чуть склонив голову к плечу и скрестив на груди руки, секунду изучал Цепа.
- Ты сильный. Не хочешь присоединиться к нам?
Цеп коротко бросил взгляд на команду профи – две девчонки, Катон, ещё парень. И дёрнул плечом, уже отвернувшись:
- Нет, спасибо.
Катон что-то прошипел вслед Цепу – может быть, это было «ты пожалеешь». Цеп не слушал.
Три дня, отведённые на тренировки, прошли быстро. Наступил день, когда каждый трибут должен был показать жюри, на что он способен.
В конце концов в коридоре перед залом для демонстраций остались четверо – Цеп, Рута да двое из Двенадцатого дистрикта. Цеп старался не смотреть на маленькое смуглое личико Руты с большими глазами. А потом, в зале, он даже не сознавал толком, что показывает распорядителям Игр. Его цель – там, впереди, на арене. Так не всё ли равно, сколько очков ему поставят, понравится ли он жюри, будут ли у него спонсоры?
Позже, в гостиной перед телевизором, Цеп увидел на экране десять баллов рядом со своим именем. Рута получила восьмёрку. Цеп, правда, не знал, что она показала распорядителям – но обрадовался за Руту от всей души. Восемь очков - хороший результат, он может привлечь спонсоров, а Руте они нужны, чтоб выжить, чтоб продержаться до тех пор, пока…
Рута больше не пыталась заговорить с ним. А в начале, напротив, - подходила к нему, спрашивала, в чём дело, просила прощения, считая, видимо, что чем-то обидела его. Цеп уходил в свою комнату молча. И только твердил про себя: «Прости, так надо, прости, прости, прости».
Не мог же он, в самом деле, открыть свой план? Ментор возмутится, а Рута… Рута никогда не позволит Цепу сделать то, что он задумал.
Для интервью Рене со стилистами выдумали тактику – особую для каждого, чтоб, как они твердили, «привлечь», «поразить», «заинтересовать». Спонсоры, спонсоры, зрители, зрители – Цеп не слушал. Ему было плевать и на зрителей, и на спонсоров, и на ментора с его глупыми стратегиями.
Цеп стоял за кулисами, когда в кресле рядом с Цезарем Фликерманом сидела Рута. Маленькая, хрупкая Рута – в лёгком газовом платье, атласных туфельках, крылышками за спиной… Она, кажется, была ещё меньше, ещё беззащитней, чем обычно, сейчас. Она будто терялась в огромном глубоком кресле.
У Цепа сжало тисками внутри, и он заставил себя отвернуться. А когда Цезарь, на сцене, пытался расшевелить его, втянуть в беседу – молчал, коротко бросая «да» и «нет».
И вот, наконец, он, день начала Голодных игр. Цепа развели с Рутой сразу – он один очутился в комнате с металлическим диском на полу. Стилист пожелала ему удачи. Пустой голос из динамика объявил тридцать секунд. Прозрачная капсула медленно, плавно скользнула на поверхность.
- Леди и джентльмены, семьдесят четвёртые Голодные игры объявляются открытыми!
Цеп не слушал голос Клавдия Темплсмита. Он лихорадочно оглядывал трибутов – двадцать три, кругом, на равном расстоянии от Рога. И там, впереди и чуть справа, Цеп поймал знакомый внимательный взгляд Руты.
Шестьдесят секунд. Столько, кажется, надо стоять, пока не ударит гонг к началу Игр. Эти секунды Цеп как-то искоса, боковым зрением подметил всё – Рог изобилия, вещи, раскиданные тут и там, профи на дисках слева. Но, не отрываясь, он держал глазами Руту. До самого последнего момента. А потом – гулкий удар гонга, и Рута исчезла, утонув в пёстром море трибутов.
Цеп сорвался с места, швырнув в стороны щуплую девицу и парня, метнувшихся к нему. Где-то за спиной грохнула пушка; он убил их?
Но с размаху и резко его захлестнула, будто волной, куча вопящих, дерущихся, движущихся тел. Они мелькали, кружась, как осы в улье. Они кричали, рычали, стонали, давя и добивая друг друга. Мальчик рядом с Цепом упал с перерезанным горлом. По правую руку взвизгнула девчонка, рухнув на землю, будто сломанная кукла. Парень огрел другого по голове тяжёлым рюкзаком и скрылся за деревьями. Две девицы, сцепившись и яростно шипя сквозь зубы, катались по траве.
Цеп бежал вперёд, прокладывая себе путь просто – кулаками. Но, в общем, никто не рисковал связываться с ним. Все прыскали с дороги Цепа, трезво оценив свои шансы против него. Зато профи – тут как тут.
Первым на пути Цепа попался Катон. Возник, как из-под земли, и взмахнул коротким зазубренным клинком, целя в живот. Цеп легко отпрыгнул в сторону. И коротким ударом отбросил Катона куда-то вниз и в бок.
Под ноги подвернулся рюкзак. А через два-три метра – толстая мощная дубина из гладкого дерева. Цеп закинул добычу за спину и напролом метнулся в заросли ближайших деревьев. На секунду, на один миг ему показалось, что в зелени листьев мелькнула фигурка Руты.
В спину Цепа били удары пушек, крики, визг и звон стали о сталь. Но вскоре все звуки растаяли, далеко в чаще зелёного леса. Цеп, впрочем, не стал отходить на большое расстояние от Рога. Его цель – убить как можно больше. А кто-нибудь наверняка пройдёт этим путём в поисках укрытия на ночь.
Долго ждать Цепу не пришлось. Спустя час-полтора из лабиринта ветвей показался трибут, девчонка, - Цеп не помнил, из какого она дистрикта, да и надо ли? Девица, как испуганный зверёк, стреляла глазами по сторонам. И Цепа она, само собой, увидела. Но в секунду, когда дёрнулась и сделала попытку убежать, - Цеп одним движением свернул ей шею.
Убить. Как можно больше. Как можно быстрее. Убить.
До ночи Цепу удалось прикончить ещё одного – мальчишка, щуплый, слабый. А в темноте, устроив постель в неглубокой впадине под кронами деревьев, Цеп смотрел в небо, считая погибших. Одиннадцать. И троих-четверых от общего числа убил он.
Дистрикт-4, дистрикт-5, шесть, восемь, десять… Цеп ощутил, как сердце подскочило к горлу и забилось там, мешая дышать. А вдруг дальше – дистрикт-11, Рута…
Нет. Гимн Капитолия стихает, и тишина толкает сердце из горла обратно. Не Рута. Сегодня – не Рута. Она жива. С ней всё в порядке.
Потом Цеп перестал замечать, сколько дней уже идут Голодные игры. Он только добывал себе еду и воду. Только ночевал в мелких овражках, под ветвями деревьев, в густых зарослях ежевики. Только убивал – методично, одного за одним трибута. Только считал – сколько погибло, сколько осталось. Только смотрел по ночам в небо, чувствуя, как сердце сжимается от страха – а вдруг сегодня, вдруг Рута…
Но Рута была жива. А Цеп, с каждым днём, - всё ближе, ближе к своей цели. Для Руты. Ради Руты "Ты вернёшься, - твердил он беззвучно, себе или ей,- Ты вернёшься домой".