May the odds be ever in your favor.
Перевод Mockingjay / "Сойка-пересмешница"
Перевод выполнен командой переводчиков сайта www.twilightrussia.ru эксклюзивно для сайта twilightrussia.ru
Переводчик: Arctic_Breeze
Редактор: gazelle
Разрешение на публикацию - получено.
Часть I. ОСТАНКИ
Глава 1.
Перевод выполнен командой переводчиков сайта www.twilightrussia.ru эксклюзивно для сайта twilightrussia.ru
Переводчик: Arctic_Breeze
Редактор: gazelle
Разрешение на публикацию - получено.
Часть I. ОСТАНКИ
Глава 1.
читать дальшеЯ уставилась на свои ботинки, наблюдая за тем, как тонкий слой золы оседает на изношенную кожу. На этом месте стояла кровать, которую я делила со своей сестрой, Прим. А вон там был кухонный стол. Кирпичи от трубы, сваленные в обугленную кучу, служат опорной точкой для остальной части дома. Как иначе я могу ориентироваться в этом океане серости?
От Дистрикта-12 не осталось почти ничего. Месяц назад капитолийские зажигательные бомбы уничтожили дома бедных шахтеров в Шлаке, магазины в городе, и даже Дом Правосудия. Единственной территорией, избежавшей сожжения, стала Деревня победителей. Я не знаю, почему именно она. Пожалуй, потому, чтобы все, кто вынужден приезжать сюда по делам Капитолия, имели достойное место для проживания. Эксцентричный репортер. Комитет оценки состояния угольных шахт. Отряд Миротворцев для контроля возвратившихся беженцев.
Но кроме меня сюда никто не возвращается. Да и это лишь краткий визит. Власти Тринадцатого Дистрикта были против моего отъезда домой. Они рассматривали это как дорогостоящую и бессмысленную авантюру, учитывая, что - для защиты - по меньшей мере, десяток невидимых планолетов кружат над моей головой, и тут нет никаких сведений, которые можно было бы заполучить. Но все-таки мне нужно было это увидеть. До такой степени, что я это стало обязательным условием моего участия в любом из их планов.
В конце концов, Плутарх Хэвенсби, Глава Распорядителей Игр, который координировал действия повстанцев в Капитолии, развел руками.
- Отпустите ее. Лучше потратить впустую день, чем месяц. Может, маленькое турне по Двенадцатому – именно то, что ей нужно, чтобы убедиться: мы на одной стороне.
На одной стороне.
Резкая боль пронзает висок, и я прижимаю к нему руку. Прямо в том месте, куда Джоанна Мейсон ударила меня катушкой для провода. Воспоминания проносятся вихрем, в то время как я пытаюсь разобрать, что правда, а что ложь. Какая череда событий привела меня к тому, что я стою на руинах своего города?
Это дается с трудом, из-за того, что последствия полученного от Джоанны сотрясения не совсем исчезли, и мысли до сих пор путались. А также из-за наркотиков, которые использовали для контроля над моей болью и сознанием - иногда они заставляли меня видеть странные вещи. Я так думаю. Я до сих пор не совсем уверена, что у меня были галлюцинации той ночью, когда половина моей больничной палаты превратилась в ковер из извивающихся змей.
Я использую метод, предложенный одним из врачей. Начинаю с простейших вещей, которые - я знаю - являются правдой, и постепенно подбираюсь к более сложным. В голове моей начинает прокручиваться список.
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт-12.
Я участвовала в Голодных Играх. И сбежала. Капитолий меня ненавидит.
Пита взяли в плен. Считается, что он мертв. Скорее всего, он мертв. Вероятно, было бы лучше, если бы он умер...
- Китнисс. Мне следует спуститься? – голос моего лучшего друга Гейла долетает до меня через гарнитуру, на ношении которой настояли повстанцы.
Он наверху, в планолете, внимательно смотрит на меня и готов броситься вниз, если вдруг что-то пойдет не так. Я осознаю, что прямо сейчас сижу на корточках, локти поставила на бедра, а голову зажала между руками. Я должна увидеть масштабы разрушений. Только не это. Не тогда, когда, наконец, меня избавили от лекарств.
Я выпрямилась и махнула ему в знак того, чтобы он улетал.
- Нет. Я в порядке.
Для подтверждения своих слов я пошла прочь от своего старого дома в сторону города. Гейл попросил, чтобы в Двенадцатом его высадили вместе со мной, но не стал настаивать, когда я отказалась от его компании. Он понимает, что сегодня я не хочу никого рядом с собой. Даже его. Некоторые прогулки должны совершаться в одиночестве.
Лето было очень жарким и засушливым. Ни один дождь не разворошил груды пепла, оставшиеся после атаки. От моих шагов они то поднимались вверх, то вновь опускались. Никакой ветерок не развеял их.
Я не отрывала взгляда от того, что – по моим воспоминаниям - было дорогой, потому что когда меня первый раз высадили на Луговине, я была невнимательна и наткнулась на камень. Только это был не камень – это оказался чей-то череп. Он несколько раз перевернулся в воздухе и приземлился лицом вверх, а я долгое время не могла перестать смотреть на зубы, гадая, чьи же они, и думая о том, что мои в аналогичных обстоятельствах, вероятно, выглядели бы точно так же.
Следуя привычке, я иду по дороге, но это плохой выбор: она полна останков тех, кто пытался убежать. Некоторые из них были полностью сожжены. Но другие, похоже, наглотавшись дыма, избежали сильного огня и теперь лежат, воняют, в различных стадиях разложения, кишащая мухами тухлятина для падальщиков.
Это я убила тебя, думаю я, проходя мимо кучи. И тебя. И тебя.
Потому что так и есть. Моя стрела, направленная на щель в силовом поле, окружавшем арену, привела к этой вспышке возмездия. Это погрузило в хаос весь Панем. В голове я слышу слова президента Сноу, произнесенные утром того дня, когда у меня начинался тур Победителей: - Китнисс Эвердин, огненная Китнисс. Ты высекла искру, которая, оставленная без присмотра, может привести к аду, способному разрушить Панем.
Как оказалось, он не преувеличивал и не запугивал. Пожалуй, он искренне пытался заручиться моей помощью. Но я уже организовала некое движение, контролировать которое была не в состоянии.
Горит. Все еще горит, тупо думаю я.
От пожара в угольных шахтах наружу выплевывается черный дым и распространяется по округе. И не осталось никого, кто бы за этим присмотрел. Более девяноста процентов жителей Дистрикта мертвы. Оставшиеся восемьсот человек нашли пристанище в Дистрикте-13, а это, насколько я понимаю, то же самое, что и быть вечно бездомным.
Я знаю, что не должна так думать, знаю, что мне следует быть благодарной за то, как нас приняли. Больных, раненых, голодных и с пустыми руками. Тем не менее, я никак не могу обойти стороной тот факт, что Тринадцатый Дистрикт сыграл немаловажную роль в уничтожении Двенадцатого. Это не снимает с меня вину – тут ее достаточно для всех. Но без них я не была бы частью крупного заговора по свержению Капитолия или у меня не было бы средств для достижения этой цели.
Жители Дистрикта-12 не организовали собственное вооруженное сопротивление. Просто им не повезло, что у них была я. Некоторые выжившие считают, что большая удача, наконец, освободиться от Дистрикта-12. Избежать бесконечного голода и угнетения, опасных шахт, порки нашим последним Главой Миротворцев, Ромулусом Тредом. Новый дом всем нам казался чудом, поскольку до недавнего времени мы и не подозревали, что Дистрикт-13 по-прежнему существует.
Ответственность за эвакуацию выживших свалилась на плечи Гейла, хоть и согласился он с неохотой. Как только закончилось Двадцатипятилетие Подавления – едва меня подняли с арены – в Дистрикте-12 отрубилось электричество, экраны телевизоров погасли, и в Шлаке стало настолько тихо, что люди могли слышать биение сердец друг друга. Никто ничего не предпринимал в знак протеста или одобрения произошедшего на арене. Тем не менее, всего за пятнадцать минут небо заполонили планолеты, и посыпались бомбы.
Именно Гейлу пришла в голову мысль о Луговине, одном из немногих мест, где нет старых деревянных домов с въевшейся угольной пылью. Он призвал всех, кого только мог, следовать в этом направлении, включая мою мать и Прим. Он сформировал команду, которая разобрала забор – теперь вместо него просто безобидная сетка с отключенным электричеством – и повел людей в леса. Он отвел их на единственное подходящее место - озеро, которое мой отец показал мне, когда я была ребенком. И именно оттуда они наблюдали за далеким пламенем, пожиравшим все, что они знали в этом мире.
Бомбардировщики исчезли задолго до рассвета, огонь шел на убыль, подтягивались последние отставшие. Моя мать и Прим организовали медпункт для пострадавших и пытались вылечить их, используя все то, что можно отыскать в лесу. У Гейла было два лука, колчан со стрелами к каждому из них, один охотничий нож, одна рыболовная сеть и более восьмиста до ужаса напуганных людей, которых нужно прокормить. С помощью тех, кто был трудоспособным, они управились за три дня. И вот, когда планолет неожиданно прилетел для их эвакуации в Дистрикт-13, там было более чем достаточно чистых белых отсеков для жилья, много одежды и трехразовое питание. Отсеки имели недостаток в том, что находились под землей, одежда была одинаковой, а еда – довольно безвкусной, но для беженцев из Двенадцатого это отодвигалось на второй план. Они были в безопасности. О них заботились. Они были живы, и встретили их с распростертыми объятиями.
Этот неожиданный энтузиазм истолковали как проявление доброты. Но мужчина по имени Далтон, пешком сбежавший из Десятого Дистрикта в Тринадцатый несколько лет назад, раскрыл мне настоящий мотив: - Они нуждаются в тебе. Во мне. Они нуждаются во всех нас. Не так давно у них прошла какая-то эпидемия оспы и убила множество людей, а еще большее количество оставила бесплодными. Новый скот для разведения. Вот кем они нас видят.
Еще в Десятом он работал на одном из коровьих ранчо, сохраняя генетическую разнородность стада посредством имплантации замороженных коровьих эмбрионов. Скорее всего, насчет Тринадцатого он абсолютно прав: не кажется, что вокруг полно детишек. Ну и что? Нас не водили за ручку, а учили работать, дети продолжали учиться. Тем, кто был старше четырнадцати, присваивали начальный военный ранг и почтительно величали "Солдатом". Каждому беженцу власти Тринадцатого автоматически присваивали гражданство.
И все же, я их ненавижу. Но сейчас, разумеется, я ненавижу почти всех. И себя - больше, чем кого-либо.
Поверхность под ногами становится жестче, и под ковром из пепла я ощущаю каменную брусчатку центральной площади. Там, где раньше находились магазины, осталась лишь мелкая кучка мусора. Куча почерневших обломков заменила собой Дом Правосудия. Я шагаю туда, где предположительно находилась пекарня, принадлежавшая семье Пита. На ее месте не осталось ничего, кроме глыбы расплавленной пожаром печи. Ни родители Пита, ни оба его старших брата, никто не добрался до Тринадцатого. Менее десятка хорошо обеспеченных людей смогли убежать от огня. В любом случае, у Пита нет ни единой причины желать возвращения домой. Кроме меня...
Я отхожу от пекарни и спотыкаюсь обо что-то, теряю равновесие и усаживаюсь на кусок раскаленного солнцем металла. Гадаю, что же это может быть, потом вспоминаю последние нововведения Треда касательно этой площади. Плахи, столбы для порки, а это - остатки виселицы.
Плохо. Это плохо. Это окунает в водоворот картинок, которые терзают меня как спящую, так и бодрствующую. Пита подвергают пыткам – топят, жгут, мучают, бьют электричеством, наносят тяжкие увечья, избивают – так Капитолий пытается заполучить информацию о восстании, о котором он не имеет понятия. Я плотно закрываю глаза и стараюсь добраться до него через сотни и сотни миль, чтобы передать свои мысли в его сознание, дать ему знать: он не один. Но это так. И я не могу ему помочь.
Бегу. Прочь от площади к единственному месту, не уничтоженному огнем. Я перешагиваю через обломки дома мэра, в котором жила моя подруга Мадж. Ни звука от нее или ее семьи. Их отвезли в Капитолий из-за положения ее отца или оставили в огне? Пепел кружится вокруг меня, и я подношу подол рубашки ко рту. Без разницы, что я вдыхаю, но без этого я могу задохнуться.
Трава выжжена, и серый снег падает здесь точно так же, как и везде, но двенадцать прекрасных домов Деревни Победителей уцелели. Я залетаю в дом, в котором жила весь прошлый год, со стуком захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Место кажется нетронутым. Чистым. Подозрительно тихим.
Зачем я вернулась в Двенадцатый? Как этот визит поможет мне ответить на вопрос, от которого я не могу уйти?
- Что мне делать? – шепчу я стенам.
Потому что на самом деле не знаю.
Люди продолжали говорить со мной, говорить, говорить, говорить. Плутарх Хэвенсби. Его помощница Фалвия Кардью. И прочие разные лидеры Дистрикта. Военные чиновники. Но не Альма Койн, президент Тринадцатого, она лишь наблюдает. Ей около пятидесяти лет, у нее седые волосы, плотной пеленой спадающие на плечи. Я несколько очарована ее волосами, потому что они настолько аккуратны, без единого изъяна, спутанного клочка, даже без посеченных кончиков. Глаза у нее серые, но не такие, как у людей из Шлака. Они очень мутные, будто из них высосали весь цвет. Цвет грязного снега, о таянии которого ты мечтаешь.
Чего они хотят от меня – чтобы я приняла на себя роль, которую они для меня подготовили. Символ восстания. Сойка-пересмешница. Того, что я сделала в прошлом – бросила вызов Капитолию на Играх, подкинув тем самым вдохновляющую идею – было недостаточно. Теперь я должна стать реальным лидером, лицом, голосом, воплощением революции. Человеком, на которого Дистрикты – большинство из которых в открытую находятся в состоянии войны с Капитолием – могут возлагать надежды, прокладывая путь к победе.
И мне не придется делать это в одиночку. У них собрана целая команда людей, которые будут делать мне макияж, подбирать одежду, писать речи, организовывать мои выступления – как будто я уже где-то это слышала – и все, что мне остается делать – играть свою роль.
Иногда я прислушиваюсь к ним, а иногда просто смотрю на идеальную линию волос Койн и пытаюсь понять, парик это или нет. В конце концов, я покидаю комнату, потому что голова начинает болеть, или подходит время для еды, или мне кажется, что если я не выберусь наружу, то начну кричать. Я не утруждаюсь тем, чтобы что-нибудь сказать. Я просто встаю и выхожу.
Вчера вечером, когда за мной закрывали дверь, я слышала, как Койн сказала: - Я говорила тебе, что, в первую очередь, мы должны спасти мальчика.
Имея в виду Пита. Я не могла не согласиться. Он был бы превосходным оратором.
А кого они вытащили с арены вместо него? Меня, не желающую сотрудничать. Бити, старшего изобретателя из Третьего, которого я редко вижу, потому что в ту минуту, как только он смог выпрямить спину, его сразу же потащили разрабатывать оружие. Буквально, они отвезли его больничную койку в какое-то суперсекретное место, и теперь он лишь изредка появляется на кормежке. Он очень умный и может очень помочь делу, но совсем не горит желанием. Потом, Финник Одейр, секс-символ из рыболовного дистрикта, который сохранил Питу жизнь на арене, когда я не смогла. Они хотят превратить в лидера мятежников и Финника, но сперва им придется заставить его находиться в сознании более чем пять минут. Даже когда он отдает себе отчет, ему нужно повторить одно и то же раза по три, чтобы информация дошла до его мозга. Врачи говорят, это из-за удара током, который он получил на арене, но я знаю, что все более сложно. Я знаю, что Финник не может сосредоточиться ни на чем в Тринадцатом, потому что он усердно пытается увидеть, что же происходит в Капитолии с Энни, сумасшедшей девушкой из его Дистрикта – единственным человеком на планете, которого он любит.
Несмотря на серьезные сомнения, мне нужно было простить Финника за его роль в заговоре, из-за которого я оказалась тут. По крайней мере, он имеет представление, через что я прохожу. А быть рядом с кем-либо, кто так много рыдает – отнимает слишком большое количество энергии.
Я двигаюсь по лестнице охотничьей походкой, нет желания издавать какой-нибудь шум. Я подбираю несколько памятных вещиц: фотография моих родителей в день их свадьбы, голубая резинка для волос Прим, семейная книга по лекарственным и съедобным растениям. Падая, книга открывается на странице с желтыми цветами, и я быстро ее закрываю, потому что их нарисовала кисть Пита.
Что я собираюсь делать?
И есть ли смысл вообще чего-нибудь предпринимать? Моя мать, моя сестра и семья Гейла, наконец, в безопасности. Что касается остальных жителей Двенадцатого - они либо погибли, что необратимо, либо находятся в безопасности в Тринадцатом. И в остальных дистриктах тоже есть мятежники.
Разумеется, я ненавижу Капитолий, но так же не уверена, что мое пребывание Сойкой-пересмешницей обеспечит преимущество тем, кто пытается сравнять его с землей. Как я могу помочь дистриктам, когда каждый раз, стоит мне сделать движение, результатом являются страдания и гибель людей? Пожилой мужчина из Дистрикта-11, застреленный за свист в знак одобрения. Принятие репрессивных мер в Двенадцатом после моего вмешательства в порку Гейла. Моего стилиста, Цинну, утащили из Стартового комплекса, окровавленного и без сознания, еще до начала Игр. Источники Плутарха уверены, что его убили во время допроса. Драгоценный, загадочный, любимый Цинна умер по моей вине. Я отгоняю эту мысль, потому что думать об этом, не теряя полностью свой хрупкий контроль над ситуацией, невыносимо болезненно.
Что я собираюсь делать?
Стать Сойкой-пересмешницей... может ли все хорошее, сотворенное мной, перевесить причиненный вред? Кому я могу верить в ответе на этот вопрос? Конечно, не этой команде Тринадцатого. Я клянусь, сейчас, когда моя семья и Гейл в безопасности, я могу сбежать. Не беря в расчет одной незавершенной части дела.
Пит.
Если бы я точно знала, что он мертв, я бы попросту затерялась в лесах и ни разу не оглядывалась. Но пока я сомневаюсь, я застряла.
Я слышу шипение и разворачиваюсь на пятках туда, откуда раздается звук. В дверях кухни, с выгнутой в дугу спиной, плоскими ушами, стоит самый уродливый кот в мире.
- Лютик, - говорю я.
Тысячи людей погибли, но он выжил и даже выглядит вполне сытым. Чем? Он может выбираться из дома и пробираться обратно через окно в кладовке, которое мы всегда оставляем приоткрытым. Должно быть, он питается полевыми мышами. Я отказывалась думать по-другому.
Я присаживаюсь на корточки и протягиваю руку.
- Иди сюда, мальчик.
Как бы не так. Он зол из-за того, что его покинули. Кроме того, я не предлагаю ему еду, а моя способность обеспечивать объедками всегда являлась для него моим основным окупающимся качеством. Какое-то время, когда мы пересекались в старом доме, потому что оба не любили этот новый, казалось, что связь между нами немного окрепла. Это явно прошло. Он недовольно прищуривает свои желтые глаза.
- Хочешь увидеть Прим? – спрашиваю его.
Ее имя привлекает его внимание. Не считая его собственного имени, это слово - единственное, которое для него не пустой звук. Он хрипло мяукает и подходит ко мне. Я беру его на руки, глажу по шерстке, потом подхожу к шкафу, вытаскиваю свою охотничью сумку и бесцеремонно запихиваю его туда. Нет другого способа, каким бы я была способна отнести его на планолет, а для моей сестры он значит целый мир. Ее коза, Леди, действительно полезное животное, к сожалению, не выжила.
В гарнитуре я слышу голос Гейла, говорящий мне, что мы должны возвращаться. Но охотничья сумка напомнила мне об еще одной вещи, которую я хочу. Я вешаю сумку за ремешок на спинку стула и бросаюсь в свою спальню. Внутри комода висит охотничья куртка моего отца. До Двадцатипятилетия я перенесла ее сюда из старого дома, думая, что ее присутствие может стать утешением для мамы и Прим, когда я умру. Слава Богу, иначе бы сейчас она была пеплом.
Мягкая кожа расслабляет, и на данный момент меня успокаивают воспоминания о часах, проведенных в ней. Затем по непонятным причинам мои ладони начинают потеть. В затылке возникает странное ощущение. Я резко поворачиваюсь, чтобы осмотреть комнату, и убеждаюсь, что она пуста. Опрятна. И все на своих местах. Ни единого шума, чтобы меня встревожить. Тогда что?
Мой нос сморщился. Это из-за запаха. Приторного и искусственного. Что-то белое выглядывает из вазы с гербарием на моем шкафу. Я приближаюсь к нему осторожными шагами. Там, вся скрытая своими засушенными кузинами, лежит свежая белая роза. Идеальная. Вплоть до последней колючки и шелкового лепесточка. И я сразу же понимаю, кто мне ее прислал.
Президент Сноу.
Когда меня начинает тошнить от вони, я отступаю и убираюсь оттуда. Как долго она там пролежала? День? Час? Повстанцы досконально проверили Деревню Победителей на наличие взрывчатых веществ, подслушивающих устройств, еще чего-нибудь необычного, прежде чем позволили мне пройти сюда. Но, похоже, роза не показалась им примечательной. Только мне.
Внизу я срываю охотничью сумку со стула, волоку ее по полу, пока не вспоминаю, что она занята. На лужайке я отчаянно сигналю планолету, в то время как Лютик мечется в сумке. Я пихаю его локтем, но это лишь приводит его в ярость. Планолет появляется в поле зрения, и вниз опускается лестница. Я вступаю на нее и жмусь к ней до тех пор, пока не оказываюсь на борту.
Гейл помогает мне освободиться от лестницы.
- Ты в порядке?
- Да, - отвечаю я, рукавом стирая пот с лица.
"Он оставил мне розу!" хотела я закричать, но была уверена, что это не та информация, которой мне следует делиться с кем-то вроде Плутарха. Во-первых, это прозвучит как безумие. Не померещилось ли мне - что вполне возможно - или я просто слишком эмоционально реагирую - все равно это гарантирует мне обратное путешествие в вызванную лекарствами страну снов, которой я так сильно старалась избежать. Никто и не поймет до конца – это не просто цветок, даже не просто цветок Президента Сноу, а обещание отомстить – потому что в одной с ним в студии, когда он угрожал мне перед Туром победителей, больше никого не было.
Лежавшая на моем шкафу, эта белая-словно-снег роза была для меня личным сообщением. Она напоминает о незавершенном деле. Она шепчет: "Я могу тебя найти. Я могу до тебя добраться. Не исключено, что я наблюдаю за тобой прямо сейчас".
@темы: книга "сойка-пересмешница"
